Записки гайдзина

Дверь в мыльню открылась, и мы снова увидели татуированного посетителя. Уверенно ступая чешуйчатыми ногами по камням, он нес перед собой фанерный короб. Залез в бассейн, сел, поставил короб перед собой на воду. Из-за бортов поднималось узкое горлышко кувшина. Посетитель наклонил его, побулькал, вынул из короба бумажный стаканчик, опрокинул в рот и крякнул:

— УМЭ!

— Очень вкусно, — перевел я.

— Понятно, — кивнул Владлен Эдисонович. — Хочет, чтобы мы с ним вместе порадовались. Передайте ему, плиз, что я глубоко тронут. И пусть он еще выпьет.

— Да ладно, — сказал я. — Не станет он с фраерами разговаривать.

Татуированный меж тем снова наклонил емкость и булькал несколько дольше, производя в коробе какие-то манипуляции. Потом вернул кувшин в вертикальное положение и толкнул короб обеими руками от себя.

— НОМЭ!

Слегка покачиваясь, короб пересек бассейн и уткнулся в грудь Владлену Эдисоновичу. Внутри стояли четыре бумажных стаканчика, наполненных на треть, и мелкие коробочки с разной закуской.

— Угощает, — перевел я.

— Спасибо… Как «спасибо», забыл… Аригато?.. Аригато!!!.. Это сакэ?.. И даже горячее?.. О-о-о… Ралька, ты только попробуй!

— Я за рулем, — сказал Рауль Абрамович. — Хотя нет, давай, а то обидится…

Мы выпили, составили стаканы в пирамидку и с поклоном отправили короб обратно. Татуированный посетитель поймал его, налил, выпил, чем-то закусил. Потом наставил на нас указательный палец и спросил:

— Амэрика?

— Йес, — сказал Владлен Эдисонович.

— Ноу, — сказал Рауль Абрамович.

Татуированный недоуменно перевел взгляд на Гену Сучкова.

— Раша! — сказал Гена.

— А-а-а! — закивал татуированный. — Росиа!..

Он разобрал пирамидку, повторил разлитие и снова отправил короб в нашу сторону, выразительными знаками призвав нас не только пить, но и закусывать. Рауль Абрамович втихаря перелил свое сакэ в чужой стакан. Владлен Эдисонович тщательно исследовал содержимое коробочек.

— Это что за тараканы такие?

— Это саранча, — объяснил я. — Жареная в соевом соусе с добавлением сахара. Довольно вкусно. Только иногда ноги в зубах застревают.

— Нет, саранчи не надо. Тут вот огурцы, морковка, я лучше морковку…

Когда короб снова отплывал от нас, мы подняли вверх сразу восемь больших пальцев. Татуированный радостно осклабился. Настроение у него повышалось.

— Росиа, — задумчиво произнес он после третьей. — Росиа…

И вдруг просиял:

— Бубука!

— Что он говорит? — повернулся ко мне Рауль Абрамович.

— Не пойму, — сказал я. — Бубука какая-то…

— Бубука! — повторил татуированный и описал рукой высокую параболу.

— А-а-а! — догадался профессор. — Бубка! Сергей Бубка! Прыжки с шестом.

— Йес-йес! — закивал татуированный, отсылая нам третий магарыч. — Бубука! Сэругэй Бубука — намба ван!

Пока мы выпивали, он задумчиво смотрел на воду. Потом сказал:

— Орэмо вакай токи яттэта.

— Говорит, в молодости тоже прыгал с шестом, — перевел я.

Татуированный выбрался из бассейна на гравий, подошел к стене, где стояли грабли с бамбуковым черенком, и взял их наперевес. Сделал одухотворенное лицо и побежал в сторону изгороди. Казалось, он хочет перемахнуть через нее и нырнуть в бассейн к бабушкам — но такой подвиг был ему уже не под силу. Он лишь стукнул граблями по гравию, лениво обозначил преодоление планки и плюхнулся в сугроб.

— Ха-ха-ха! — донеслось из сугроба. — Вакай токи нэ!

— Молодой прыгал, — перевел я. — Сейчас годы не те.

В сугробе после прыжка осталась обширная вмятина. Мне даже почудилось, что и татуировки отпечатались тоже. Сам прыгун быстро залез обратно в бассейн, потряс кувшином, нацедил остатки в стакан и выпил.

— Моттэ куру! — сказал он, опять вставая. — Маттэ!

— Говорит: ждите, принесу еще.

— Он хочет нас напоить, — заключил Рауль Абрамович, когда татуированный скрылся за дверью. — Надо бы нам уже потихонечку-полегонечку…

— Да, собственно, уже и хватит, — сказал Владлен Эдисонович. — Я насиделся.

— Я тоже, — присоединился Гена Сучков. — Голову помыть, и на выход.

Мыльня была пуста.

— Вадичек, это что написано? — спросил профессор. — Мыло или шампунь? Мыло? Значит, вот это шампунь. Все поняли?

Мы расселись на пластмассовых табуретках и принялись намыливать головы.

— Моттэ кита! — послышалось сзади. — О-сакэ!

Татуированный коробейник стоял у нас над душой со своей провизией. Рауль Абрамович выразительно потыкал пальцем в сторону двери на улицу.

— Летс дринк ин зэ ротэмбуро!

— А-а, йес-йес! — закивал коробейник. — Ротэмбуро!

Он прошагал к двери и исчез за ней вместе со своим коробом. Мы домылись и вышли в предбанник. Корзины с нашей одеждой уже были здесь, заботливо кем-то перенесенные. Владлен Эдисонович обследовал карманы брюк, убедился в сохранности всего оставленного и просветлел лицом.

— Здесь все для людей! — сказал Рауль Абрамович, натягивая носки. — Никогда не устану этого повторять. Здесь все продумано так, чтобы нам было хорошо! Правда, Вадичек?

— Святая правда! — отвечал я. — Как у Будды за пазухой!