Записки гарибальдийца

Надеемся, что впервые издаваемые как книга его «Записки гарибальдийца» этому поспособствуют.

Ренато Ризалити

Пистойя, март 2016 г.

перевод Михаила Талалая

Записки гарибальдийца

Вскоре после взятия Палермо, когда Гарибальди явно выказал намерение продолжать так блистательно начатое предприятие[24], во всей Италии стали собирать волонтеров, из которых образовались три бригады: две в Генуе и одна во Флоренции. Правительство сначала не только не препятствовало их формированию, но даже уступило для последней один из казенных замков, Castel Pulci[25], в пяти милях от Флоренции. Пьемонтские офицеры, со своей стороны, содействовали, чем могли, этому предприятию. Когда же, по распоряжению центрального комитета, начальство над флорентийскою бригадой принял полковник Джованни Никотера[26], родом калабриец, один из двадцати пяти, высадившийся с Пизакане близ Сапри, и за это осужденный на пожизненное заключение в одной из палермских тюрем, человек энергический и воспитанный в убеждениях мадзиниевой «Юной Италии», то губернатор тосканский Риказоли[27], резко заявил комитетам недовольство правительства этим выбором и совершенно прекратил все правительственные пособия. Вскоре после того, когда бригада получила трехцветное знамя без сардинского герба, и когда не в шутку стали поговаривать о том, что Никотера вовсе не имеет желания вести своих волонтеров к Гарибальди на Сицилию, а хочет высадиться с ними в Папские владения[28], правительство, частью по требованию иностранных агентов, частью по собственным побуждениям, предписало волонтерам разойтись. Предписание это исполнено не было, и Риказоли приказал арестовать полковника Никотеру и отвезти его в одну из флорентийских тюрем.

Тогда волонтеры отправили депутацию к губернатору, прося об освобождении полковника и угрожая в случае отказа нападением на Флоренцию, где в это время было очень мало войска.

Рикасоли освободил Никотеру, но с условием, чтобы тот на следующий же день отвел волонтеров в Ливорно, где найдет заготовленные пароходы, на которых может отправиться куда ему будет угодно, но взял с него честное слово, что он Папских владений не тронет, не «посетив предварительно родного ему калабрийского берега».

Губернатор, со своей стороны, обязывался еще выдать двадцать четыре тысячи франков на путевые издержки и снабдить отправлявшихся съестными припасами на семь дней.

Волонтеры должны были сдать ружья на сардинские полковые фуры и получить их обратно уже на пароходах при выходе из ливорнского порта.

Пока происходило всё это, Гарибальди взял Милаццо и приближался к Мессине. Доходившие слухи о подвигах его в Сицилии до крайности раздражали нетерпение бедных тосканских волонтеров, осужденных пока на утомительную казарменную стоянку.

Наконец, 30-го августа [1860 г.], настал желанный день похода.

I. Отправление

Солнце начинало жарить не на шутку. Солдаты давно стояли в рядах, нетерпеливо ожидая желанного сигнала; побаивались, чтоб отъезда не отложили до другого дня, как это не раз уже бывало. Красные рубахи офицеров, резко отделяясь от серых блуз рядовых, мелькали там и сям. В тени сгруппировалась живописная кучка возле знамени: кто сибаритски расположился на земле, кто важно сидел на барабане, покуривая сигару; с утра оседланные лошади стояли тут же. Никотера был нетерпеливее всех, или по крайней мерь сильнее всех это выказывал то отрывочными восклицаниями, то всеми мускулами своего энергического лица.

На небольшой площадке, в стороне, укладывали тюки ружей на военные фуры. Карабинерные офицеры, назначенные от правительства для наблюдения за этим, важно сидели в тени. Назначенные для той же цели офицеры из волонтеров принимали более деятельное участие. В полной форме, с трехцветными шарфами через плечо, одни лазили на самый верх высокой фуры; другие помогали тащить огромные тюки. Рыженький пармеджьян[29], раскрасневшись от жару, весь в поту, в фуражке на затылок, особенно бегал и суетился; коренастый римлянин с очень строгим профилем сохранял величавое спокойствие, но был более полезен делу…

Нетерпение возрастало вместе с жаром. Пестрая толпа контадинов[30] усеяла ограду и перекрикивалась с волонтерами, стоявшими под ружьем; другие, более смелые, ломились в ворота, и часовые едва сдерживали их.

Наконец, – ведь всему бывает конец, – плечистый фурлейт[31] вскочил на одного из мулов последней телеги, барабан затрещал, и полковник первый выехал из ворот на своем гнедом жеребце, которого успел уже замылить и зашпорить. Весело шли волонтеры с некрутой горки. Addio, Castel Pulci![32] – раздавалось сквозь бой барабана. Контадины бежали по сторонам, прощаясь, многие в последний раз, с дорогими сердцу. Женщины махали огромными соломенными шляпами; редко кто плакал. Во всех окнах мелькали трехцветные знамена. «Viva l’Italia»[33] сливалось в протяжный гул…