Записки генерала-еврея

Во время моего пребывания в Японии французский военный агент граф де Лябри устроил мне обед, на котором присутствовали также несколько выдающихся офицеров японского Генерального штаба, - т.е. такие, которые получили военное образование в Берлине и Париже. Эти офицеры не скрывали горечи и жалоб японцев на Россию, которая вмешалась в их распрю с Китаем и вырвала плоды всех их побед. Меня спрашивали, чем можно мотивировать нежелание России пустить Японию на материк Азии? Что можно было сказать на это, когда и в нашей военной среде на Дальнем Востоке мы, хотя и не дипломаты, спрашивали друг друга и доискивались разумных объяснений - какой вред может получиться для России, если Япония станет одной ногой на материке Азии, хотя бы и по соседству с Россией.

В эту эпоху, чреватую для нас впоследствии злосчастной Японской войной, Россия имела неудачных представителей на Дальнем Востоке, как в военном, так и в дипломатическом отношении. Весьма далёкая от Японии Франция, военные интересы которой там были ничтожны, имела всё-таки в Токио специального военного агента. А у нас тогда был один военный агент на Японию и Китай, полковник Вогак, которому, по многим причинам, интереснее было жить не в Японии, а в Шанхае; так что Япония, военное значение которой было для нас несравненно важнее, чем Китай, оставалась без всякого военного наблюдения с нашей стороны.

Посланником нашим в Японии был тогда М.А. Хитрово, которому не хотелось жить в «грязном» Токио, где только и можно было быть в постоянном контакте с японским правительством и следить за его внешней политикой; он предпочитал жить в европейском квартале Иокогамы, где и проводил годы в абсолютном dolce far niente [21].

Это был типичный дипломат старой горчаковской школы, который убеждён был в том, что роль посланника лишь представительствовать, но не трудовая и ответственная. Всё же ему хотелось «раздвинуть наши границы» к югу от Амура за счёт Китая. С картой в руках я старался убедить его, что это задача непрактичная, за отсутствием к югу от Амура каких бы то ни было естественных рубежей, в которые можно бы упереть новую границу с Китаем, - разве подвигаться дальше и дальше, до великой китайской стены, если эту руину можно считать пограничным рубежом в наше время; что нынешняя граница по Амуру, на которой, согласно договорам, Россия является исключительным хозяином, где далеко на юге нет никакого китайского населения - удовлетворяет наилучшим образом всем требованиям стратегическим, экономическим и всяким иным. Всё же Хитрово с трудом соглашался с этими доводами и никак не хотел расстаться с мыслью «раздвинуться границу к югу от Амура».

Осенью 1895 г. я сдал отчёт о своей Маньчжурской экспедиции и стал готовиться к отъезду в Туркестан, где я числился по службе уже больше года, откуда получались настойчивые протесты туркестанского начальства против чрезмерно продолжительного задерживания меня на Амуре.

Мне, однако, не хотелось, после долгой службы на далёкой окраине, поступиться правом повёрстного срока, по которому переезд из Владивостока в Туркестан должен продолжаться законных семь месяцев. Я выбрал поэтому путь кружный - вокруг света - через Японию, Сандвичевы острова, Америку, Англию, Францию, Италию, Германию, Австрию, Европейскую Россию, Кавказ, Закаспийскую область и Туркестан.

Что сказать о моём кругосветном путешествии, полном очень ярких, в своё время, калейдоскопических впечатлений? За 30 лет эти впечатления, конечно, изрядно потускнели, хотя и сохранились неприкосновенными в моих записных книжках. Но не считаю себя вправе занимать читателя личными переживаниями давно минувших дней, не только потому, что они потеряли букет свежести - многое, напротив, приобретает поучительный интерес именно на фоне наших дней - а желая оставаться верным благому намерению: не задерживаться на личных переживаниях, если в них нет доли общественного интереса.

Весною 1896 г. я прибыл в Новый Маргелан. Первые годы моей службы, сначала на должности старшего адъютанта, а потом временным начальником штаба войск Ферганской области, протекали мирно и тихо. Я блаженствовал и упивался новыми климатическими условиями и богатством природы Туркестана, представлявшими собою полный контраст с суровым климатом и обездоленной природой Сибири. Вся же общественная жизнь протекала тускло и однообразно в отношении каких-нибудь занятий общественного характера - если не считать организованного нами, совместно с моей женой, музыкального кружка, который внёс некоторое оживление в наше захолустье. Немало оживили нашу общественную жизнь инженеры-путейцы, понаехавшие тогда на постройку Андижанской железной дороги. Вне этих заурядных событий жизнь сочились довольно монотонно, и сказать о ней нечего. Мои служебные поездки по Фергане дали мне возможность ознакомиться с этим краем, в особенности с знаменитыми Памирами, игравшими тогда выдающуюся роль в отношениях России и Англии.