Записки генерала Жихарева. Роман ужасов

Уперев трехлинейку в степкин лоб, Жихарев выстрелил. Оставшееся на лбу пороховое пятно немедленно размылось кровью, перемешанной с кусочками мозга. Пашку с непривычки вырвало. Когда он пришел в себя, милиционеры уже разошлись. Во дворе остались Ворошилов, Эткин и Разуваев.

— Что делать с тем, что этот гад наворовал? — спросил Ворошилова Эткин. — Может быть, вернуть?

— Как учит вождь мирового пролетариата товарищ Ленин, революция в белых перчатках не делается. Все, что награбил Бормотухин, переходит в собственность государства и является достоянием народа. Так и объясните, если будут спрашивать. Как намерены использовать этого паренька, — кивнул Ворошилов в сторону Пашки.

— Заменит Разуваева, а Разуваев будет только на оперативной работе.

— Правильно! Завтра пусть и приступает! От патрулирования, арестов и обысков освободить! Паек увеличить! Завтра товарищ Разуваев покажет, как это делается, а дальше пусть занимается сам!

На следующую ночь повезли на расстрел двух налетчиков, спекулянта мукой и степкину мать. Утром Пашка договорился за каравай хлеба и шмат сала с теми же могильщиками, что хоронили его отца. В десять вечера он нанял ломового извозчика, пообещав ему хорошую плату. После этого приговоренных раздели до нижнего белья, связали и усадили на телегу.

— Что-то не по сезону седоки одеты, — хихикнул извозчик.

— А им одёжа больше не потребуется — на шлёпку везем, — пояснил Разуваев.

— Голубчики, братцы, православные! Может, кого-нибудь другого возьмете? — запричитал извозчик.

— Хватит канючить! Их на том свете заждались! — оборвал его Разуваев.

До кладбища ехали под тихий мат налетчиков, всхлипывания степкиной матери и поскуливание спекулянта.

— Побудь с ним! — указал на извозчика Разуваев конвоиру-милиционеру. — Как бы не сбежал от нас! Назад, эвон, сколько добираться!

Могильщики уже ждали в сторожке.

— Где же покойники? — удивились они.

— Вот покойники! — указал Разуваев на четверку приговоренных.

Когда подошли к могиле, Разуваев внезапно выхватил наган и выстрелил в затылок одному из налетчиков. С Изумлением обернулся другой, и пуля Разуваева угодила ему в сердце.

— А этих — ты! — кивнул Разуваев на спекулянта и степкину мать.

Ойкнув, спекулянт прыгнул в могилу, ничком упал на ее дно и, скуля, засучил ногами.

— Посвети, папаша! — приказал Пашка пожилому могильщику.

Он определил, что пуля попала в цель, потому что спекулянт вытянулся и затих.

— К яме! — скомандовал Жихарев степкиной матери.

Та, забормотав молитву, пошла к могиле, на краю которой ее уложила пашкина пуля.

— Бабу-то за что? — спросил могильщик помоложе.

— Много будешь знать — скоро состаришься. А состаришься — сам в яму ляжешь! — осклабился Разуваев. — И вообще теперь будете хоронить бесплатно! Это — ваша обязанность.

Мелко трясся извозчик, везя нас назад, в управление.

— Доехали! Зайди — за труды получишь! — указал на дверь Разуваев.

— Свят, свят, свят! — закрестился извозчик. — Отпустите Христа ради! Ничего мне не надо.

Развернув лошадей, он вылетел со двора.

Глава 3

Наступил апрель 1918 года. К этому времени Пашку перевели в ВЧК.

Вместе этим карательным органом он переехал в Москву. В соответствии с порядком, заведенным председателем ВЧК Дзержинским, приговор приводил в исполнение следователь, ведший дело. Когда же следователи были перегружены работой или кого-то не выдерживали нервы, подключался Жихарев. У него нервы были крепкими. К тому же, приговоренные вели себя достойно — в ногах не валялись, пощады не просили, не бросались на убийц с кулаками. В основном, либо выкрикивали политические лозунги, либо пели «Боже царя храни», либо читали молитвы. Мало кто доходил до устных оскорблений или физического противодействия. Трупы на захоронение увозили проштрафившиеся работники. Они же мыли пол в подвале после расстрелов. Словом, работа у Пашки была легкая, а сам он был сыт, обут и одет. Он успел стать сочувствующим большевикам, как тогда называли кандидатов в на прием партию. Старенькую винтовку он давно сменил на кольт и мечтал о маузере.

В середине апреля Жихарева вызвал заместитель председателя ВЧК — латыш Петерс.