Записки городского невротика, маленького очкастого еврея, вовремя бросившего писать

«Ох уж эта молодежь с ее травкой и сексом, – говаривал дядя Мейер. – Знают ли они, что такое семь лет сидеть на подоконнике? Вот там видишь, что такое жизнь. Конечно, люди смотрятся как муравьи. Но представь себе, каждый год моя Тесси – мир ее праху – устраивала пасхальный седер[32] прямо на карнизе. И вся семья собиралась вместе. Ой, племянник! Что будет с миром, когда у них есть бомба, которая может убить больше народу, чем взгляд на дочку Макса Рифкина?»

Все так называемые друзья Вайнштейна прошли слушания Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Блотника привела туда за руку собственная мама. Шарп-штейн пришел сам, признался, что финансировал Гражданскую войну в России, и добавил, что подарил лично Сталину столовый сервиз. Он наотрез отказался назвать имена товарищей, с которыми встречался на митингах единомышленников, но обязался – если таково будет требование Комиссии – сообщить рост каждого из них. Это сохранило ему возможность каждое воскресенье покупать пиво в Филадельфии.

Вайнштейн кончил бриться и встал под душ. Он намыливался, и вода шлепала его по толстой спине. Он думал: вот я в некой точке пространства и времени принимаю душ. Я, Айзек Вайнштейн. Одно из созданий Божьих. Вылезая из ванны, он поскользнулся на обмылке и упал, ударившись о вешалку для полотенец. Ах, какая неудачная неделя! Как раз накануне он побывал в парикмахерской и еще не оправился от волнений, связанных с этим событием. Парикмахер сразу решительно взялся за дело, и вскоре Вайнштейн понял, что он зашел слишком далеко.

– Назад, – закричал он, – назад!

– Как это – назад, – возразил парикмахер. – Волосы же обратно не вставишь.

– Ну, тогда отдай их мне, Доминик, я возьму их с собой.

– Раз они лежат на полу моего заведения, они моя собственность, мистер Вайнштейн, – ответил парикмахер.

– Плевать! Отдай мои волосы!

Вайнштейн рвал и метал, но все было бесполезно. Расстроенный, он вышел на улицу. Гоим, думал он. Так или иначе, а достанут они тебя.

Кончив туалет, Вайнштейн вышел из отеля и двинулся по Восьмой авеню. На углу двое мужчин обрабатывали пожилую даму, выклянчивая пожертвования. Господи, подумал Вайнштейн, было время, когда с этой работой справлялись в одиночку. Что за город. Кругом хаос. Прав был старик Кант: только разум вносит порядок в бытие. Он также подсказывает, сколько следует дать чаевых. Как все-таки хорошо быть человеком разумным! Вот бы все в Нью-Джерси были такими. …

Он шел к Харриет поговорить насчет алиментов. Он по-прежнему любил Харриет, несмотря на то что, пока они состояли в браке, она наставляла ему рога со всеми абонентами телефонной сети Манхэттена на букву Р. Он простил ее. Но что, скажите, он должен был подумать, когда Харриет вместе с его лучшим другом сняла домик в штате Мэн и, не сказав ему ни слова, исчезла на целых три года? Будто ему интересно, что там у них было. Его, Вайнштейна, сексуальные отношения с женой закончились давным-давно. Один раз он переспал с ней, когда они познакомились, второй – в первую ночь медового месяца и еще один, чтобы проверить, все ли у него в порядке с позвоночником после вывиха диска. «До чего же с тобой паршиво, – жаловался он бывало. – Уж такая ты стыдливая да целомудренная. Приходится сублимироваться, воображая, что сажаю дерево в Израиле. Ты напоминаешь мне мою мать». (Молли Вайнштейн, мир праху ее, которая глаз с него не спускала и готовила лучшую в Чикаго фаршированную рыбу, пока не открылось, что она добавляла в нее гашиш.)

Для любовных утех Вайнштейну нужна была совсем другая женщина. Вроде Лу-Энн, большой в этом деле искусницы. Беда только, что она не могла сосчитать до двадцати, вернее могла, но ей приходилось очень для этого напрягаться и обязательно снимать туфли. Однажды он попробовал всучить ей книжку по экзистенциализму, и она разжевала ее и проглотила. Вообще с сексом у Вайнштейна всегда были трудности. Прежде всего из-за роста. Его рост в носках был 5 футов 4 дюйма (правда, однажды, когда он надел чьи-то чужие носки, ему удалось намерять 5 футов и целых 6 дюймов). Доктор Каррлик, его психоаналитик, утверждал, что бежать впереди идущего поезда хотя и опаснее мысленного самоуничтожения, но в конечном итоге и то и другое одинаково дурно влияет на состояние брючной складки. Каррлик был его третьим психоаналитиком. Первый был юнгианец, который склонял его к спиритизму. А еще раньше он посещал одну группу, и когда там пришла его очередь рассказывать о своих проблемах, он почувствовал сильное головокружение и смог только перечислить названия планет. Но его проблемой были женщины, и он это знал. Он оказывался бессильным с женщинами, закончившими колледж с оценками выше средней. Зато чувствовал себя орлом с выпускницами курсов машинописи; правда, если они печатали со скоростью больше шестидесяти слов в минуту, он тоже терялся.