Записки графа Е.Ф.Комаровского

Вокруг того места, где зажигают фейерверки, протянута в аршин ширины сеть из самых тонких бечевок, а в средине пустое место, оставленное для входа, у которого стоят два человека для получения денег с входящих. Не было примера, чтобы кто-нибудь нарушал сию бренную преграду. У нас бы должно обнести сие место, по крайней мере, рогатками и, сверх того, еще поставить несколько человек будочников. Во время самого большого стечения народа и экипажей в Пратер, когда вереница карет начинается у кафедральной церкви св. Стефана, — что составит до павильона, находящегося на самом конце Пратера, верст до восьми и больше, — для порядка наряжаются из городских драгуны, при одном унтер-офицере, человек до 10 рядовых, и тем дела почти никакого нет, ибо всякий из кучеров знает свой ряд и, хоть тысячу раз ему приказывай, он никак из него не выедет.

Народные же увеселения венских жителей самые скромные; всякой выкурит свою трубку табаку[69], выпьет несколько стаканов пива и съест пару или две жареных цыплят, до чего они большие охотники, — вот вся их забава. Мне ни одного разу не случалось видеть пьяного человека до того, чтобы он на ногах шатался, или бы кто сделал какой-нибудь шум. Сравните же теперь сие с нашим Екатерингофским или с другим публичным гуляньем, куда для порядка посылаются весь жандармский дивизион, со всего города полицейские офицеры, солдаты и будочники, и всем много дела находится.

В Вене на всех мостах сделаны помосты деревянные, и, чтобы долее сохранить оные, на обоих концах каждого моста поставлены столбы, на которых написано, чтобы через мост ехали шагом. Ни один кучер, ни за что, ни под каким видом, иначе через мост не поедет; а тут нет, однако же, ни часового, ни будочника, который бы запретил ему сие делать. Мне случалось видеть, что даже самого императора по мостам везут шагом.

Кстати, для сравнения сказать здесь можно: во время командования моего петербургскою полициею я испросил высочайшее повеление, чтобы через мосты не позволено было скакать во всю прыть, ибо находил сие для мостов весьма вредным — особливо устроенных на плашкоутах, а чтобы ехали по оным маленькой рысью. О сей высочайшей воле объявлено было, с подпискою, всем обывателям петербургским, и на обоих концах и на средине мостов сначала поставлены были полицейские офицеры. Но до того доходило, что, когда карета скакала на мост, то будочник старался ее остановить, и если в карете сидела почетная особа, то офицер подходил к ней и говорил учтивым образом, что по высочайшему повелению запрещено ездить так скоро по мостам. Некоторые из сих почетных особ доходили до того, что даже плевали в глаза офицерам с досады, что не позволяют им скакать как бешеным. Я всякий раз доводил сие до сведения государя; сим плевателям в глаза хотя и делаемы были выговоры, но офицер не менее был обесчещен.

В Бадене, куда съезжались лечиться со всех стран Европы, вся полиция состояла из одного унтер-офицера, именем Христиана, который имел время, за несколько гульденов во все лето, разносить записки о приезжающих, а по случаю только пребывания там императора отряжалось из венской полиции два офицера, которые ходили во фраках. В Бадене, как и у всех минеральных вод, куда съезжаются только лечиться, был королем некто Ценек, а королевой графиня Александровичева; их главная обязанность состояла в том, чтобы управлять веселостями, доставляющими удовольствие публике. В Бадене были прекрасные редуты.

Лечивший меня доктор Капелюш не советовал в осеннее время возвращаться в Россию, а находил полезным провести зиму в теплом климате. Нам предложили две страны — или Франция, или Италия, и мы выбрали первую, в которой Париж сделал большой перевес.

Мы выехали из Вены в начале ноября 1808 года, проезжали через города: Регенсбург, Мюнхен, Стутгарт, Карлсруэ, где я опять увидел единственную в свете аллею из тополей, которую пощадили и все войска, после первого моего вояжа столько раз по ней проходившие, — Страсбург, Нанси и Люневиль. В Париже мы остановились Place des Victoires, rue du Mail, в Petit Hotel de Portugal.

Наполеон тогда находился в Гишпании, но через несколько дней, самым неожиданным образом, возвратился в Париж. После Эрфуртского свидания назначен послом нашим при французском дворе князь Куракин из Вены, а граф Толстой отозван. Сверх того, из Эрфурта приехал в Париж бывший тогда нашим канцлером граф Н. П. Румянцев, как известно, с тем, чтобы вместе с тюильрийским Кабинетом склонить Англию на заключение всеобщего мира, на что граф Румянцев имел полномочие.

Я имел посещение des Dames de la Halle, которые поднесли мне из цветов прекрасный букет; это мне стоило несколько золотых наполеонов.

Мы нашли в Париже из русских: графа Кочубея с женою, князя П. М. Волконского с фамилиею, княгиню Шаховскую, с которой мы виделись в Вене, с дочерьми и с деверем ее, князем Н. А. Шаховским, двух братьев Яковлевых и Н. Н. Демидова с женою, которого можно было почесть скорее жителем Парижа, ибо он несколько лет там жил безвыездно.