Читаем Записки графа Е.Ф.Комаровского полностью

В самом городе мы были в Люксембургском дворце, где находится галерея картин славного фламандского живописца Рубенса, представляющая, во-первых, портрет Генриха IV, короля французского, и жены его Марии Медичийской; во-вторых, то время, когда ей сделано было предложение о вступлении в брак с Генрихом; в-третьих, их сговор; в-четвертых, их бракосочетание; представлены и другие обстоятельства относительно сего случая; все сие писано было с натуры. В сем же дворце, в превосходных живописных картинах, изображена жизнь св. Брюна и полное собрание видов французских гаваней славного Вернета.

Ездили в Инвалидный дом и осматривали оный во всех подробностях. В библиотеке, куда сходятся читать повествования о деяниях своих предков-героев сии изувеченные воины на поле чести, из коих часто видно у троих не более двух ног, — находится портрет Наполеона, верхом, в плаще, обуреваемом ветром, когда он был на вершине горы Сан-Бернарда, первым консулом, перед баталией при Маренго, за которой, как известно, Наполеон завоевал вторично всю Италию. Умилительно было видеть в больнице, где — как раненые, так одержимые и другими телесными недугами — сии защитники отечества успокаиваются и ухаживаются сестрами милосердия. Мы видели сих благотворных сестер, шьющих белье и приготовляющих пищу для больных инвалидов; мы были в той столовой, где Петр Великий, налив кубок вина, выпил за здоровье сих увечных воинов. Купол с превосходною живописью, равно как и вся церковь инвалидного дома, почитается мастерским произведением архитектуры; в сей церкви сохраняются все военные трофеи, взятые у неприятелей.

В Артиллерийском музее, между прочими достопримечательностями, мы видели один из бочонков, начиненный порохом, принадлежащий к адской машине, machine infernale. Мы купили там несколько секретных замков, видели из таковых один, который привинчивается к двери. К сему замку приделан небольшой пистолет; когда отворишь дверь, пистолет делает выстрел и искрами от кремня зажигает маленькую свечку, подле полки находящуюся, и, таким образом, хозяин разбужен, и комната освещена. Сии замки изобретены против воров.

В монетном дворе мы видели род медных тумбов, на которых выбивается монета; на сих тумбах была надпись: «Сии тумбы вылиты из меди пушек, взятых у русских под Аустерлицем». Какое непростительное самохвальство, тем более, что я нарочно спросил у чиновника, который показывал нам монетный двор: была ли в оном какая перемена и не сделали ли некоторых прибавлений? Он мне отвечал, что как сей монетный двор был до революции, в таком положении и теперь находится. Чиновник, видно, не подозревал, что я русский. Какая разница между нашим монетным двором и Парижским: у нас видна опрятность, а там ужасная нечистота; на нашем монетном дворе действующая сила есть паровая машина, а в парижском, по крайней мере, как я его видел, употреблена была человеческая сила, и работали на оном преступники.

В Агрономическом музеуме я видел множество машин и орудий для хлебопашества, подобно как у нас в Вольном экономическом обществе, но с тех пор сия часть сделала во Франции великие успехи.

Мы с великим любопытством рассматривали все растения в Jardin des Plantes (ботанический сад). Директор оного m-r F. Jussieu по знакомству своему с de la Bontraye, который нам предложил видеть сие редкое в своем роде заведение, принял нас в своих комнатах и приказал показать нам сад во всех подробностях. Тогда находилось там и большое собрание редких зверей. Мы видели также и Шенбрунский ботанический сад, но Парижский кажется гораздо полнее. В первом мы видели белых орлов, которые, сказывают, очень редки.

Нам случилось быть на публичном испытании знаменитого Института глухонемых аббата Сикара. Славный Malhio был тогда уже его помощником. В комнате, где происходило испытание, видны были два портрета в натуральный рост: один изображал аббата де л'Эпе, незабвенного изобретателя способа, служащего к образованию сих несчастно-рожденных и основателя сего института, с тем из его воспитанников, который служил сюжетом написать известную комедию, а другой портрет представлял аббата Сикара и Malhio, а внизу написан его удивительный ответ: «Благодарность — память сердца».

Нельзя было без чувства сострадания о сих несчастных и вместе без удивления видеть, до чего может дойти терпение человека, посвятившего себя какой-либо части. Между сими воспитанниками много было с такими приметными дарованиями, что им недоставало только возможности объясняться, чтобы быть полезнейшими людьми в обществе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека мемуаров

Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах
Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах

Ольга Алексеевна Мочалова (1898–1978) — поэтесса, чьи стихи в советское время почти не печатались. М. И. Цветаева, имея в виду это обстоятельство, говорила о ней: «Вы — большой поэт… Но Вы — поэт без второго рождения, а оно должно быть».Воспоминания О. А. Мочаловой привлекают обилием громких литературных имен, среди которых Н. Гумилев и Вяч. Иванов, В. Брюсов и К. Бальмонт, А. Блок и А. Белый, А. Ахматова и М. Цветаева. И хотя записки — лишь «картинки, штрихи, реплики», которые сохранила память автора, они по-новому освещают и оживляют образы поэтических знаменитостей.Предлагаемая книга нетрадиционна по форме: кроме личных впечатлений о событиях, свидетельницей которых была поэтесса, в ней звучат многочисленные голоса ее современников — высказывания разных лиц о поэтах, собранные автором.Книга иллюстрирована редкими фотографиями из фондов РГАЛИ.

Алла Львовна Евстигнеева , Ольга Алексеевна Мочалова

Биографии и Мемуары / Поэзия / Стихи и поэзия / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза