Записки грибника

Мы на стыке трех культур, через нас шли захватчики в грабительские походы, торговые караваны с востока и запада, пересекались на волге, великой реке РА. И с каждого народа прошедшего через наши земли, мы брали плату, крохотную капельку крови, одну единственную, незаметную. Враги смеялись, отдавая такую дань и, сами оставляли свое семя в чреслах наших женщин. И стали мы, рыжими как шотландцы, вспыльчивыми как итальянцы, чопорно холодными как англичане, исполнительными как немцы, хитрыми, как арабы, практичными иудеями. Вся эта пришлая кровь легла на местную, образовав жуткую смесь под названием Русь, с лозунгом — девизом, — Авось, Небось, и Как ни-будь.

Ещё ни разу не подводившим нас, — Авось пронесет и беда не коснется нас, Небось, выстоим, выдюжим супротив супостата, Как ни-будь отобьемся и все будет по-прежнему, словно в былое время, потекут молочные реки в кисельных берегах…'

На мой вопрос, — почему у него такое странное для голландца имя. Он ответил — что назвали его так в честь прадеда и зачем-то приплел какое-то дворянство, верой и правдой служившее князьям тех земель.

А вот и приметный домик, короткие, по пояс, доски забора, вдруг подросли до высоты человеческого роста. Маленькая калитка исчезла, уступив место массивным воротам, такое только из пушек расстреливать. Он с кем воевать собрался?

Подъехав ближе, застучал по рубленым створкам (Недавно сделано, дерево ещё не успело поменять цвет) рукоятью плетки. — Эй, на палубе, есть кто живой в этой богадельне? Алекс, черт чешуйчатый, уснул что ли?

Минут десять мы составляли дуэт, мой стук и тявканье шавки с той стороны. Проезжающий мимо на повозке запряженной парой коней, какой-то Ганс, неодобрительно покачал головой, на такое поведение не свойственное для жителей поселения.

Надоело, встал на седло и заглянул во двор — никого.

— Ти есть кто? — Окликнул меня мужской голос.

Обернувшись, увидел стоящего рядом разнаряженного в черный кафтан с белой манишкой, господинчика. Пробурчав себе под нос, — конь в пальто, — сел в седло.

— Я к Алексу, кузнецу, приехал. Не знаешь, добрый господин, где он? Дело у меня к нему. — Улица, засаженная разнообразными деревьями и аккуратно подстриженным кустарником, растущими вдоль заборов, была пустынна. — Ей, немчура, а где все то?

— Я есть дан…

— Да хоть китаец, мне кузнец нужен.

— В кирхе.

— Ну, спасибо. — Поблагодарил аборигена, стукнул в конские бока каблуками. Бабай фыркнул обиженно, но исправно шагнул вперед.

Не знаю, что у этого мужика было на уме, только он за каким-то, потянулся к удилам. Я даже сказать ничего не успел. Короткий вскрик, потерпевший отскочил в сторону, потирая укушенное плечо и, видимо матерясь.

— И вам того же, любезнейший, — Посочувствовал жертве нападения.

Все это было сделано на ходу так ловко, что мерин даже с шага не сбился. В который раз убедился, что мне не лошадь досталась, а собака в конской шкуре.

До храма божьего, рукой подать, проехать до конца улочки, свернуть направо, полста саженей и перед вами небольшая площадь с костелом или что там у них. Покусанный остался позади, мы с моим 'шестисотым' спокойно рулим по стрит. Никого не трогаем, ни к кому не пристаем. Вокруг чирикают птички — синички порхающие с ветки на ветку, воробьи потрошат свежую кучку 'каштанов' оставшуюся после недавно проехавшей повозки, добывая из неё что-то.

Здесь даже воздух пахнет по-другому. По нашей слободе едешь, и тебя преследует кислый запах капусты, резко вкусный чеснока с луком и ржаным хлебом. Здесь же…

Я стал принюхиваться как наш барбос перед своей плошкой, стараясь определить, что и чего готовят в домах, мимо которых проезжаю.

По ноздрям мазануло сладким ароматом, корицы и свежей выпечки с какими-то фруктами.

Через два десятка шагов, запахи смешались, и появилась новая нотка, — жареного мяса с овощами.

Бабай шагает, не поднимая головы, ему на все это глубоко без разницы, ему бы торбу с овсом, охапку сена да бадейку с чистой водой. Мотнув гривой, мерин фыркнул. Ему что-то не понравилось, через мгновение и я ощутил.

Так воняло у моей бабки дома, когда она накрахмаливала деду рубашки, а потом гладила их. Всегда стремился сбежать на улицу, чтоб не нюхать эту гадость. Вот и сейчас поторопил коняшку, побыстрей проехать это место. А через два десятка шагов, натянув поводья, остановился.

В голове зашевелилась совершенно дикая мысль, попытался её отогнать, так эта стерва вцепилась двумя руками (или уж не знаю чем) и ни захотела уходить.