Записки грибника #2

— Федор, постой. С тобой поеду. — Проговорил он, на ходу просовывая искалеченную руку через рукав.

Пришлось слезать и распрягать мерина. Обиделся, пришлось давать взятку, идти в дом за хлебом и солью. Иначе, этот вымогатель, ни в какую не хотел заходить в телегу. Только минут через сорок, мы смогли выехать со двора.

Довольный бабай, сожравший почти половину буханки, изредка оглядывается назад и фыркает, намекая на дополнительное угощение. А вот фиг тебе по толстой роже — взяточник, особо крупных размеров. Рядом сопит стрелец, все продолжая о чем-то думать…

Хотя похоже созрел… От того что он спросил, впору самому подвиснуть, придумывая ответ.

— А немало будет, двунадесять стрельцов то, может поболе надобно?

«Три десятка есть… еще два… Такое количество ружей смогу сделать за три месяца, наверно, и обеспечить патронами. А вот больше… Хотя если предлагают больше… Может, стоит поднапрячься? Вся эта афера, а по-другому не мог назвать, будет за мой счет и на мои деньги… И в случае неудачи… Мне просто оторвут голову, доблестные поляки, но это правда максимум, а вот минимум, это откат на позиции двухлетней давности. Голая жопа, пустые карманы… Рискнуть?»

— Я оружия на полусотню, полгода делать буду (здесь слукавил, увеличив срок вдвое, тьфу, тьфу) Ежели народу больше будет, боюсь не совладать. А мне ж придется еще их строю учить, правильному…

Силантий сморщился, словно съел кислое яблоко, — Не о том молвлю.

— Об чем тогда?

— Я о том, что ежели пойдешь ворога «щипать» маловато стрельцов будет.

— А… Вот ты о чем. — И я полез чесать затылок. Разогнав все, что там было и не было, ответил.

— Думаю, что хватит. Ежели у них мои ружья будут, каждый стрелец по огневому бою, будет стоить пятерых, а то и семерых.

— Так-то оно так, а вот к обозу людишек приставить надобно?

— Силантий, а на хрена ты мне своих дедов втюхиваешь? Вы что не навоевались? Башка у всех белая от седины, а иные уже и желтеть начали от старости и все туда же… Сам, поди, над ними старшим встать хочешь? — Я даже обернулся через плечо и посмотрел на стрельца. Силантий Митрофанович, тебя я, как раз хотел просить, чтоб ты за деревней присмотрел, чтоб не случилось чего.

— Федька, пошел ты в жопу. С меня Никодим слово взял, что догляд мой за тобой будет.

— Ага, и это правильно… Чаво? — До меня дошла суть его ответа. Я натянул вожжи, останавливая мерина и, повернулся к Силантию.

— Вы и здесь за моей спиной — без меня, меня женили?

Он в ответ пожал плечами, склонился чуть в сторону, посмотрел мне за спину, — Поехали, осталось самая малость, а то мне ещё надобно…

Бедному бабаю, перепало поводьями по толстому крупу, эта сволочь в ответ, со всей дури залепил копытом в доску, на которую упирались мои ноги, да так что она треснула, ругнулся на своем лошадином и бодро затрусил по направлению к городу.

«Бесполезно! Наверно их проще пристрелить, вот два… Деда! На мою голову»

* * *

Деревянные колеса выстукивают по бревенчатой мостовой, выбивая остатки души и отбивая задницу. Терпеть не могу ездить сюда, а приходится. Мать вашу за ногу, уж лучше бы брусчатку положили, чем этот дровяной «асфальт» Слава богу, осталось совсем чуть — чуть проехать по Рожественской улице до переулка в Кузнецах. В самом начале, небольшой, всего шестнадцать на четыре сажени, двор пушечного кузнеца Родки Васильева. Фанат своего дела, его легче застать в пушкарском приказе, чем дома. Он, один из немногих, с кем я сдружился, особенно после того как испытали клиновой затвор. Родька потерял покой и сон, пытаясь приспособить его к своим поделкам. Я ему сто раз объяснял, да он слушать не хочет, что на большие пушки, а он по ним работает, надобно другой затвор… Как об стенку горох.

Все равно мимо еду, вот решил зайти, проведать — как он там, почитай с весны не виделись.

Давеча ездил на кукуй… Иноземцы одно слово, а здесь все по-нашему — основательно и по-русски. Не дом, а мини крепость, забор сажени полторы высотой, ворота, только тараном выломать можно. И злющий кобель, привязанный к будке, стоящей рядом с калиткой. Так чтоб, ежели чужак войдет, цапнуть мог, али шугануть, гостя незваного. Да я своим был здесь и слово заветное знал, как только вошел, со всей дури залепил в оскаленную морду сапогом и ласково попросил не гавчить. Пес меня признал и приветливо помахал хвостом.

Скрипнула входная дверь и на крылечко вышла Василиса, Родкина жена — Доброго здравия, Василиса. А хозяин где?

— Та гдешь ему быть, в кузне ошивается, как с утрева ушел, так тама и сидит чисто бирюк какой. Намедни пришла к нему, снедать звать, а он дурниной верещит — воротину закрой, света напустила. А на кой он в потемках сидит, в печь железку засунул, зенки свои выпучил и смотрит, смотрит… Я ему — Родя, я рыбки пожарила… А он матерится, как татарва некрещеная…