Записки гробокопателя

Израиль по-деревенски

Давно уже чувствую, что я не москвич, хотя по рождению, происхождению, прописке таковым являюсь.

Живу большей частью в деревне, ношу ветхое, ем скромное. Понять, как люди постоянно живут, а, главное, пишут в городе, не могу даже в дурном сне.

В деревне печка потрескивает, разноцветные коты мурлычут, ходики тикают, по ночам иной раз из лесу старый беззубый кабан помои жрать приходит. Благодать!

Местная общественность даже отличила меня, возвела в ранг старшего по улице: наблюдать за содержанием помоек, собирать подати, бороться с кровососущими насекомыми — комарами.

…Возвращаюсь, значит, я из Израиля (у меня там сын живет). И, конечно, прямиком на дачу. Писать. А о чем писать? Не об Израиле же. О нем уже написано-перенаписано. И вот тут-то мама моя и помогла. Видит — чего-то сынок ее смурной бродит. Она мне и говорит: напиши-ка, ты, сыне, повесть. Хорошо, соглашаюсь, говори про что.

— Вот ты соседа своего любишь — Меркулова Владимира Ивановича.

— Любить-то люблю, но маловато мне его, на повесть не хватает.

— Маловато… А ты его в Израиль запусти и погляди, что из этого выйдет.

Поразмыслив над маминым предложением, я вдруг вспомнил, что давно собирался развенчать вздорную идею о русском якобы врожденном антисемитизме, и тут мне мой дачный сосед Владимир Иванович Меркулов (Петр Иванович Васин в повести) очень оказывается кстати. Как многие из нас, бытовой антисемит, незакоренелый, неидеалогизированный, он, попав в Израиль, обнаружил, что никаких таких враждебных верований нет, а есть люди, есть ощущение человечества как общего тела. Все встало в его голове на свои места. Но, к сожалению… Что «к сожалению» — о том в повести.

1

Ну, перетеплился малость, что поделаешь. А с другой стороны, если как Мерцалова велела — в шортах да в майке, — уж лучше совсем без порток, чтобы прямиком в дурдом.

Так рассуждал Петр Иванович Васин, спускаясь по трапу на летное поле аэродрома Бен-Гурион. Первое, что он увидел за пределами аэродрома: пальмы натуральные, будто в Сочах. И жару увидел — марево над бетоном колыхалось, как прозрачный желей.

Одет Петр Иванович был по-солидному: черный костюм, джемпер, сорочка — с галстуком, разумеется. На голове шляпа. В одной руке плащ, в другой — портфель (пожрать на первое время, мыло, то-се…).

На транспортерной карусели уже крутились оба его чемодана. Один деревянный, сработанный специально под плотницкий инструмент; второй обычный, фибровый — там инструмент электрический: лобзик, рубанок, точило…

Мартин, дурак, все смеялся, зачем ты с собой такую тяжесть прешь, там все дадут. Дадут, куда кладут! Кто ж это, интересное дело, свой инструмент чужому человеку даст? Пришлось Мартина маленько осадить: ты в своей яме сидишь и сиди, палочкой дирижерской маши, я тебя не учу. А в мое дело не суйся.

Петр Иванович подхватил чемоданы.

На специальных столах шмонали багаж. Не у всех, на выборку. К Петру Ивановичу подошла девушка, блондиночка рыжеватенькая. На левой грудке у нее табличка на прищепке, написано не русскими буквами, но и не местными крючками, а, может, по-немецки. Петр Иванович все-таки разобрал имя — Сара.

— Это ваш багаж? — по-русски, но как-то чудно спросила девушка.

— Мой, — кивнул Петр Иванович.

— Вы уже посещали Израиль?

— Первый раз, Сарочка, — улыбнулся Петр Иванович, но, видать, рановато.

— С какой целью вы предприняли свой путь?