Записки губернатора. Кишинев 1903–1904

В бытность генерала Раабена губернатором, господа офицеры переезжали в грязную погоду через улицу верхом на городовых; это были невинные шутки, так сказать, взаимные одолжения между военными. При мне таких случаев не было, но зато я не мог похвастаться любовью ко мне в военной среде.

О солдатах кишиневского гарнизона мне почти нечего рассказать, кроме того, что, по возвращении войск из лагерей в город, ночные кражи, уличные драки и безобразия в ночных притонах всегда заметно увеличивались.

Глава VI

Дворянство в Бессарабии. Помещик X. Крупенские. Дворянский пансион-приют. Земство. Суд. Дело об апрельском погроме. Мое мнение о причинах возникновения кишиневского погрома. Прокурорский надзор.

Я хорошо знал быт, характер и традиции и особенности дворянства великорусских губерний, в частности губерний московского района. Всего ближе, по условиям моей прошлой жизни, мне было знакомо дворянство земельное, сохранившее свои старые родовые имения, ведущее сельское хозяйство на своих землях. В Ярославской, Костромской, Тульской, Смоленской, Орловской и Калужской губерниях, в 80-х и 90-х годах прошлого столетия, можно было еще нередко найти огромные усадьбы, со следами прошлого величия, с вековыми парками, искусственными запрудами, иногда даже с персиковыми оранжереями, с ценной мебелью, редкой бронзой, фамильными портретами и библиотеками в просторных комнатах состарившихся, но еще годных для жилья домов. Заметно было, что прежняя барская жизнь в таких усадьбах клонится к упадку, что старые дома и старые затеи, в большинстве случаев, не будут возобновлены в прежнем виде, но дух старинного барства еще жил в сохранившейся обстановке, и, при созерцании всей этой старины, получалось известного рода эстетическое наслаждение.

Еще ближе мне были известны усадьбы средней руки, в которых велось незатейливое, приспособленное к окружающим условиям, хозяйство, без агрономов и управляющих, при помощи старосты или приказчика, руководимого живущим в имении владельцем. В большей части таких усадеб не было ни роскоши, ни затей. Несколько собак для осенней охоты, тройка доморощенных лошадей и какой-нибудь любимый жеребенок, на которого возлагались всегда преувеличенные и, по большей части, обманчивые надежды, – составляли роскошь помещика, получавшего от своего хозяйства скромные, но верные доходы, – те рубли, которые, по русской пословице, тонки, но долги. Действительно, больших доходов, быстрого обогащения от таких помещичьих хозяйств нельзя было ожидать. Однако, среди жалоб на неурожаи, на дороговизну труда, на недобросовестность соседних крестьян, владельцы небольших имений жили скромно, но сыто и, хотя иногда украшали своими именами страницы банковских публикаций, тем не менее в сущности даже богатели, в виду медленно, но постоянно возраставшей цены земли.

Таких надежных землевладельцев-дворян я знал много, особенно в губерниях нечерноземных, и должен сказать, что они представляли собой явление в общем благотворное. Отношения их с крестьянами, несмотря на происходившие иногда соседские недоразумения, были большею частью недурны. Кулачество, эксплуатация крестьян – с их стороны были явлением редким. Напротив, в их отношениях с рабочим крестьянством наблюдалось известного рода единение, выработанное продолжительной совместной деятельностью. В этом уступчивом и благодушном отношении к бывшим крепостным своих отцов и сказывалась известного рода особенность, выгодно выделявшая местных дворян-помещиков из ряда частных владельцев других сословий, кулаков-мещан и разбогатевших крестьян, которые были гораздо прижимистее и беспощаднее к низшей братии, чем дворяне. В последних положительно сказывалось (хотя иногда слабо и бессознательно) некоторое сочувствие крестьянству, отчасти идейного характера, вытекавшее из любви их к земле, к земледельческому труду и к тем, кто живет этим трудом. Культурное значение дворянско-помещичьих хозяйств северно-центральной России, где среди крестьянского населения нет земельного голода и вынужденной дорогой аренды, не может быть, по моему мнению, отвергнуто.