Записки ящикового еврея. Книга четвертая: Киев. Жизнь и работа в НИИГП 1975-93 гг

После похорон мама Коли рассказала о его бэкграунде. Его деды и родители были дворянами Смоленской губернии. Причем родовитыми. Фамилия Якубов указывала на то, что кто – то из татарских предков был пожалован дворянством давно.

А мы – то (я) удивлялись воспитанности и интеллигентности Коли, он ведь вроде был из семьи простых советских служащих. Ленинградский микроб культуры не мог бы так быстро его изменить – у него это было природное и воспитанное с детства – глубже, чем в третьем поколении (см. книгу третью, приложение об интеллигенции [Рог17]).

Совесть, благородство и достоинство – вот оно, святое наше воинство – написал Окуджава как будто про Колю.

Отец и мать Коли были двоюродными братом и сестрой, чем отчасти может объясняться его не очень большая физическая стойкость – в пристрастии к спортивным занятиям он замечен не был.

Кроме того, он остерегался плавать в незнакомых местах. На летних каникулах в Рославле, между вторым и третьим курсом, ему довелось вытаскивать тонувшую девочку из омута. Ее он успел вытолкнуть на поверхность, но сам стал погружаться, и его пришлось вылавливать из глубины. Обоих привезли в больницу, а мама Коли работала там врачом и их выхаживала.

Нелепые и случайные обстоятельства гибели Коли имели и регулярную составляющую – колоссальную нагрузку, которую ему пришлось принять на себя и истощившую его физически и ментально. Витя Чередниченко прямо сказал, что в этом виноват Алещенко. Не думаю, что он говорил это тем, кто мог передать это Алещенко, но Лора это слышала. Я был и остаюсь того же мнения, но, кроме жены Нины, никому, кажется, об этом не говорил.

После похорон кто – то из друзей и Лора рассказывали о Ленинградском периоде его жизни. Коля закончил школу в Рославле с золотой медалью и мечтал стать врачом, как и мама. Поехал в Ленинград, в Первый медицинский (бывший Женский медицинский, мужчин до революции медицине учили в университете и Военно – медицинской академии). С золотой медалью поступить можно было без проблем, но общежития не обещали. Коля не хотел нагружать родных и знакомых своими проблемами и отказался. Рядом находился ЛЭТИ, где общежитие обещали. Он подал документы туда и был зачислен. А общежития не дали – он получил его только на втором курсе.

Специализация у него была проектирование гидроакустических приборов. В 1961 году несколько выпускников, в том числе товарищей Коли по комнате в общежитии, направили в Таганрог, в КБ завода «Прибой».

Коле повезло: он попал в лабораторию Г. Я. Гольдштейна, занимавшуюся новыми разработками. Он успел у него поработать, и тот, оценив Колю, покидая лабораторию и «вверх сходя, благословил». На большие дела, в главные конструкторы (Коля отказался), а позже в руководители разработок. Гольдштейн это сделать мог, так как он уходил не куда – нибудь, а в главные инженеры КБ. Под его руководством КБ стало самостоятельной и серьезной организацией – ОКБ «Бриз»[13].

В поезде ребята познакомились с девушками из ленинградского приборостроительного техникума, тоже направленными в «Прибой». По прибытии Таганрог удивил их оркестрами и демонстрациями. Правда, приветствовали не их, а Юрия Гагарина, в этот день взлетевшего в космос. Знак был благоприятный.

Среди девушек – попутчиц была и Лора, ставшая через два года Якубовой.

Дочь Якубовых Лена была старше нашего Димы на девять месяцев, а сын Боря старше Васи на десять. Наши дети приятельствовали – особенно много они общались в Ракитном. До сих пор интересуются – как там у них?

Для меня потеря Коли имела особое значение. Он был как бы камертоном в вопросах этики и взаимоотношений с другими. Как вскоре выяснилось, вместе с ним я потерял озоновый (защитный) слой своей атмосферы. Коля фильтровал жесткую радиацию непонимания и безразличия (в лучшем случае) начальства и некоторых коллег. Без Колиного фильтра я почувствовал, что ее воздействие на меня усилилось.

Коля был лучшим начальником, с которым я когда – либо работал. Думаю, не только для меня. Хотя «добреньким» он никогда не был. Указывал мне на логические скачки в отчетах и статьях (мои «привычные» ошибки). Убеждал брать новые работы, которые мне не нравились, и отдавать другим те, к которым я привык. Вообще при нем круг моих обязанностей быстро расширялся – группа росла и готовилась вести приемные тракты новых разработок, включая временную и пространственную обработку сигналов и их отображение.

Две последние строчки строфы из песни Окуджавы «совесть, благородство и достоинство…» заканчиваются призывом: «Протяни ему свою ладонь, за него не страшно и в огонь».

Отсутствие того, кому можно было так довериться, существенно повлияло на мое развитие, в том числе научное, которое, казалось, мало зависело от Коли.

Слова «Бог забирает лучших» никого утешить не могли.

«Ритм» и другие заботы

Коля ушел от нас. Остался НИР «Ритм». Работа была большая, сложная и… дорогая. Например, на контакты в микросхемах и разъемах выделялся один килограмм золота, так как требовались большое быстродействие и надежность цифровых устройств.