Записки империалиста (СИ)

Стали братья, великие князья с моей подачи «чистильщиками», утилизаторами уже выступали комиссии по борьбе со злоупотреблениями. Они вкусившие кровь и имеющие высочайшую поддержку в моем лице пока через братьев, начали с марта как всеядные, свирепые вепри пожирать всех и вся, в смысле званий, чинов, родства.

И вот эти двое из ларца, похожие на лица, после приветствий, объятий, сидели со мной за столом и рассказывали о себе, делах в Крыму, Севастополе, отвечали на мои вопросы, я отвечал на их. О смерти их отца Николая, о матери, семье, делах семейных и вообще. Выпили, перекрестились на иконы, помянули ушедшего императора и отца. И за разговором, одновременно уже вблизи рассматривали друг друга. И я, чтоб не отвечать на не очень удобные для меня вопросы спросил их сам:

— Что, братья, изменился я?

— Да, — кратко ответил Николай.

— Ты, Александр, вроде и ты, но, другой, — сказал Михаил.

— Так и вы стали другими. Возмужали, поумнели. Видно, что из юношей превращаетесь в молодых людей, из столичных, в настоящих боевых офицеров. Так, и я, из наследника в императора, — сказал я. Моя похвала им понравилась. Я продолжил:

— Война и власть требует изменений. Прежде всего, себя. Мы, Романовы, уже не можем быть, кем были до войны. Не я сам, не вы, мои братья. Сейчас во время войны и после неё России нужны будут новые Романовы. Которые, вновь поведут её вперед, и сделают, так, чтоб, подобного как в данный момент более не повторялось в истории России. Я, и вы, должны исправить положение дел, и заложить основу для будущего. Иначе династия имеет все шансы потерять Россию и себя уже через два-три поколения. И, я, уверен, что вы станете для меня в этом деле, первой и верной опорой. И для вверенной нам Богом и историей, России. Об этом и отец говорил со мной в свои последние минуты. И просил передать вам.

— Я, Константин, вы, все Романовы, должны стать единым целым, — говорил я, и одновременно сжимал в кулак поднятую руку, на которую стали смотреть братья.

— Созидать, строить, привлекать, когда надо приласкать, пожурить, во благо России, — продолжал я говорить, и делать соответствующие движения рукой.

— И, когда надо должны отталкивать, карать и сокрушать, — и резко и сильно ударил кулаком по столу, в ответ подпрыгнула и звякнула посуда, приборы, а Николай и Михаил от неожиданности вздрогнули.

— Это мы должны делать сейчас, потом, всегда. Это наш долг. Наша судьба, предназначение. И я хочу, чтоб мы с вами это делали вместе, — закончил я монолог. И спросил их: «А вы?»

— Несомненно! Конечно! — был ответ братьев.

Далее я разговор с высоких нот перевёл на дела земные, вновь про дела в Крыму сейчас и потом. Вскоре мне доложили, что Барятинский, Тотлебен, Нахимов уже освободились и ожидают приглашения. Мы уже встали, чтоб прощаться. И тут Николай, посмотрев на Михаила, спросил меня: «Скажи, как оно было, в настоящем бою?» Что ж, тоже ожидаемый вопрос от молодых парней, которые на войне, и им нет и двадцати пяти лет.

— Сложно сказать. Страшно и захватывающе одновременно, — ответил я.

— Хотите сами испытать?

— Да!!! — разом ответили они.

— Что ж, можно. А может даже и нужно, — сказал я. Братья радостно вдохнули, улыбнулись, переглянулись, глаза заиграли блеском.

— Но, на моих условиях. И только так, — вернул я их, из первого ряда в атаке, где они себя уже наверняка увидели, в реальность. Мне и за себя, и за них перед вдовствующей императрицей Александрой Фёдоровной ещё ответ держать. А с другой стороны участие в бою императора, его братьев, присутствие сыновей императора на войне, даёт козыри против неминуемой оппозиции среди дворян, армии, госаппарата и прежде всего аристократии в будущем.

Кто посмеет после этого упрекнуть императорскую семью в том, что она сидела в столице, и не делала всё для успехов и победы? Только сверхдурень. Ведь могут задать вопрос: «А где ты был в 1854-55 годах?» И будут задавать. Да, и у тех, у кого душа пожиже или ума побольше, чем у других, такая мысля может в голове появиться: «Если император сам в штыковую ходил, и братьев в бой посылал. То царь конечно дурак, и, дело это его. Но, и жалеть тех, кто против него пойдет, тоже наверняка не будет. Раз своих не жалко, и чужой крови уже не боится». Может и так быть. Точнее будет так. Чтоб мне не говорили, а дворянство со времён декабристов помельчало. И это хорошо.

— И ещё вопрос, если позволишь, — сказал Николай, смотря на меня.

— Да, конечно.

— Скажи, ты, уже принял решение по Затлеру и другим? — спросил меня он. «Опа! Братья сами или кто подтолкнул, решили поиграть в серьёзные игры», — подумал я, глядя на них.

— Почти. Они стали врагами нам и России. И опасней, чем англичане, французы. Они были своими, мы им верили, а они предали, став врагами, причём сами, по своей воле. Они предатели, а мы на войне, — ответил я.