Записки иноагента

Конечно, меняешься.

Я, например, заметил, что стал гораздо хуже относиться к мудакам. Раньше я был к ним снисходителен. Выпивши, почти любил. Ну хороший же человек. Добрый. Ну, мудаковат. Подумаешь! Вон их сколько.

Да почти все. Ну ладно, огромное большинство. И что?

Это, оказывается, в мирное время. В условиях, приближённых к боевым, мудак, как правило, становится агрессивен. Причём внезапно и непредсказуемо. А поскольку из-за смены обстановки меньше их не стало (стало больше), гармония твоего существования подвергается серьёзному испытанию. И тут необходимо твёрдо держаться некоторых правил.

Первое: ни при каких обстоятельствах не вступать с ними в спор. Знаю, трудно — собственный разум вопиет. Не пытаться ни в чём убедить — даже в том, что дважды два четыре. Иначе не заметишь, как превратишься в одного из них.

Второе: по возможности исключить или максимально ограничить общение, выходящее за рамки производственной необходимости. Не дай бог сесть с ними выпивать — я, например, выпив, добрею и планка сбивается. Попадёшь в западню.

Третье: не расстраиваться от самого факта их существования. Относиться как к природному явлению (тем более, что так оно и есть). Глупо же расстраиваться из-за плохой погоды.

И ещё больше ценить своих немногих друзей, которые по счастью мудаками не являются. Вот с ними и дружить и общаться.

А кто говорил, что будет легко?

30

Да, жизнь в тёплых краях, конечно, расслабляет. Вон за окном яркое солнце и плюс двадцать четыре. А декабрь. От плохого отвыкаешь на удивление быстро.

А я ведь за два года и не выбирался в холодные края. Исключая Антарктиду. Ну, там мы готовились осознанно и серьёзно (оказалось не так страшно, как предполагали).

А тут выехал на три дня на гастроли в Вену. И ведь поинтересовался погодой — дама в Гугле сообщила мне милым голосом — минус три, ветрено. И я понял, что совершенно забыл, что это за ощущение — минус три. И что при этом следует надеть. Прихватил с собой курточку на рыбьем меху — мне показалось, самое то. Не минус двадцать же.

С восемнадцатого этажа гостиницы открывалась чудесная панорама города — башенки, шпили, Дунай. Солнце. День был свободен, и я побежал гулять. Ах, как это приятно — бродить по малознакомым улицам великого города, заходить в магазинчики, покупать подарки близким, невзначай хлопнуть рюмашку в баре — за красоту. Обожаю.

Дикий, пронизывающий холод впился в меня совершенно неожиданно. На пятой минуте он проник под мою сиротскую курточку, а потом под рубашку и под кожу. Рюмочка не спасла. Я подумал, что вот так нелепо простудиться и сорвать дальнейшие гастроли будет глупо, и позорно бежал в тепло. Забился в одежде под одеяло и уткнулся в телевизор. На немецком языке. Или австрийском? Можно было, конечно, пойти на принцип, добежать до молла и купить недорогую тёплую куртку. Но, во-первых, до молла надо было ещё добежать (в какую сторону?), во-вторых, дома уже лежали две тёплые куртки. Наличие трёх пуховок в солнечном Израиле показалось мне недопустимым фанфаронством. В общем, идею я отмёл. В результате от желанных прогулок пришлось отказаться. Не проникся в очередной раз духом бессмертного Моцарта.

А не надо расслабляться. Уж сегодня-то.

31

Вторые сутки над нами бушует ветер. Ночью он обретает нечеловеческую силу. Он дует и днём, но всё-таки при свете солнца это не так страшно. Ночью я слышу в нём протяжные крики обезумевших людей и не могу уснуть. Ветер срывает с земли предметы, несёт скомканных птиц и небольших животных. При этом понятно, что он дует ещё не в полную силу, а если такое, не дай бог, случится — тут-то Земля и сойдёт со своей оси. Он ревёт так, как будто прямо за окном бушуют океанские волны, бьют в стены дома, и я не могу представить себе, какую мощь набирает он, оторвавшись от Земли. Иногда мне кажется, что когда он наконец прекратит дуть, в мире начнётся совсем другая, может быть, прекрасная жизнь.

Пять лет назад я встретил свою жену, и она повезла меня показать своё жилище. Сам я обитал тогда в Нетании и, в общем, никакой жизни, кроме городской, не видел.

Ехали, по израильским представлениям, как мне показалось, долго — вглубь страны. Проехали блок-пост. Местечко называлось Бейт-Арье. Оно располагалось на небольшом холме посреди бескрайней равнины, покрытой такими же пологими холмами. Дом Эйнат стоял на краю поселения, и прямо от него открывалась невероятная панорама страны. Слева, на склоне, росла огромная олива, рядом стояла старая скамейка и висели такие же старые качели. А чуть-чуть внизу и дальше слева был еле виден силуэт Тель-Авива, за спиной в прозрачной дымке угадывался Иерусалим, а справа на горизонте еле виделись башни Нетании, а за ними — возвышенности Хайфы. Картина была такая, что хотелось задержать дыхание. Страна на ладони.