А Мария как с цепи сорвалась. Теперь она решила, что Бог отказал ей в своей милости, отняв у нее ребенка и мужа, потому что она не выполнила главную задачу: искоренение ереси. И яростно принялась защищать Бога на вверенной ей территории (как будто Бог сам о себе позаботиться не может). Участились жестокие казни. Казнили и мужчин, и женщин, и подростков, и стариков. Одним из самых знаменитых осужденных был архиепископ Кранмер, главный идеолог английской Реформации и сподвижник Генриха VIII. Мария, надо полагать, с особым удовольствием расправилась с ним, поскольку Кранмер способствовал разводу ее родителей. Вообще, в деле Кранмера Мария повела себя, простите, как полная идиотка. Перед угрозой костра Кранмер полностью отрекся от своих взглядов и объявил о своей поддержке нынешней религиозной политики. Тут бы его и освободить, а его отречение использовать как инструмент пропаганды: «Смотрите, даже Кранмер, ранее убежденный протестант, теперь с нами – значит, за нами правда! Вот что
Всего за пять лет правления Марии было сожжено около трехсот человек. Вроде бы не так много по масштабам того времени, но ведь лиха беда начало. Проживи королева подольше, размах репрессий, судя по тенденции, принял бы неслыханный характер. К тому же многие казни совершались без малейшей на то причины: не то слово, не тот взгляд, малейшее подозрение, что ты сомневаешься в истинности католической религии – и человек мог быть арестован. Плюс жестокий способ казней. Плюс их полная бесполезность в политическом смысле. Королева таким образом пыталась наладить свои собственные отношения с Богом и своей совестью, только при чем тут другие люди?
В стране росло недовольство, религиозные противоречия обострились, усугублял ситуацию экономический упадок. Все было плохо. Королева плакала и страдала. Наконец, после долгих месяцев отсутствия, нарисовался Филипп. И не потому, что соскучился по жене. Он готовился к войне с Францией, и велел Марии подкинуть ему на это дело деньжат и солдат дать побольше. Мария ужаснулась. «Да ты что, – говорит, – какая-такая война? У меня в стране нищета, религиозные баталии, до гражданской войны недалеко. Зачем мне эта Франция?» «Ага! – обиженно восклицает Филипп. – Ты плохая жена! Ты перед алтарем обещала уважать меня и слушаться, а теперь что? Не дашь того, что прошу, – разведусь!» И королева нажала на парламент, настояв на вступлении Англии в ненужную войну. Удовлетворенный Филипп снова уехал. Война для Англии закончилась плохо, чтоб не сказать трагически: было потеряно последнее английское владение на континенте – порт Кале. Марию эта потеря подкосила сильнейшим образом.
Тем более на ниве религиозных преобразований дела шли все хуже и хуже. Марии и Поулу казалось, что стоит помириться с Римом – и благодать снизойдет на Англию. Но оказалось, что благодать благодатью, а восстановление католицизма требует кропотливой, монотонной каждодневной работы, то есть решения тысяч и тысяч практических задач. Восстановить монастырь – это же не просто собрать нужное количество монахов (хотя и это нелегко, многие после расформирования монастырей разбежались), это еще и восстановить монастырское имущество. Монастырские здания зачастую лежали в руинах, земли были в собственности новых владельцев. Даже составить список движимого имущества каждого конкретного монастыря было практически невозможно: никто уже не помнил, что и кому принадлежало. Время вспять повернуть не удалось. Главное дело жизни королевы Марии и кардинала Поула потерпело крах.
Они умерли в один и тот же день. Мария умирала от болезни – то ли от рака, то ли от обыкновенной лихорадки (ее иммунитет был сильно подорван). Она плакала, гневалась на Филиппа, который так безобразно бросил ее, горевала о несбывшихся надеждах. Ей пришлось совершить последнее насилие над своей волей, назвав наследницей ненавистную сестру, протестантку Елизавету. Она наказала Елизавете защищать католическую веру, но, наверное, и сама понимала, что ее наказы никакой силы не имеют.
День смерти Марии – он же день восшествия на престол Елизаветы – стал праздником для англичан, которые увидели свет надежды в окружавшем их мраке.