Записки из арабской тюрьмы

Моршед начал что-то лепетать про проблемы с цензором, я показал книги, десять штук на русском языке, и повторно объяснил, что книги читать у цензора есть время, пусть и письма прочтет.

Настроился решительно, так как с каждым днем становилось все теплей и теплей, лето было не за горами. Пар уже из-за рта не шел, дожди прекратились, спал вместо двух в одном свитере. Самое время, а то в жару не поголодаешь особо.

На четвертый день голодовки принесли две бумаги на арабском, скинули по факсу.

В первой говорилось, что мне запрещено писать письма на русском языке, если желаю получать ответ, то должен писать либо на арабском, либо на французском языке, в виде исключения разрешают писать на английском. Письма, написанные на других языках, рассматриваться не будут.

Так, с этим вопросом разобрались, непонятно только, почему раньше об этом факте не сообщили, а только при помощи голодовки заставил их уведомить себя о местных порядках.

Во второй бумажке было сказано, что Дейра рассмотрела мое дело и… передала в суд. Все, последняя надежда обойтись без суда рухнула как карточный домик. Теперь только суд расставит точки над «і».

Голодовку я прекратил, так как надо было собраться с мыслями и решить, как бороться дальше.

Глава 30

Апрель ознаменовался значительным потеплением. На небе ни облачка, косяки птиц потянулись в Европу. Моя кровать находилась напротив окна, и было прекрасно видно, как стаи пернатых полетели на север. Зимовка в Африке подошла к концу, и они возвращались домой.

Как летели осенью на зимовку в Африку, не видел, так как спал на первом ярусе, и кроме вонючего матраса соседа, сверху ничего не замечал. А тут каждое утро, просыпаясь, вижу птичьи караваны. Как я завидовал им в тот момент!

Видно, весна на меня так подействовала, но желание обрести свободу утроилось. Следствие закончилось, Дейру прошел, дело за судом. Опытные уголовники в подробностях рассказали, как будет проходить первое заседание. Зайдешь в зал — спросят, есть ли адвокат. Если нет — назначат государственного, бесплатного, и обратно в тюрягу. Пока адвокат с делом ознакомится, пока то, пока се, еще год пройти может.

Нет у меня адвоката, откуда ему взяться, если денег нет! Тут Олигарх подошел, успокоил, мол, у него на начало мая суд назначен, адвокаты обещали, что добьются освобождения, в крайнем случае — под залог выпустят. Только в силу особой важности процесса сам президент контролирует, судить его будут в столице. Если там отпустят, то вернется в Сусс и наймет мне адвоката. Я сказал, мне отдавать-то нечем будет, он только усмехнулся, какие деньги? Мы ж с тобой полгода из одной тарелки баланду хлебали.

Но весна и правда вскружила голову, а вдруг Олигарха не отпустят, и что тогда? В общем, я задумал побег. Из тюрьмы бежать невозможно, нужно бежать из прокуратуры. Когда повезут на суд, то держать будут в подвале, там два дубака, один выводит арестованных, другой сидит возле двери. Бдительности, как я заметил, — ноль. Тот, что возле двери, постоянно спит, вытянув ноги в коридор. Я даже видел, как приходили люди с улицы и за взятку в несколько динар передавали своим близким, томящимся взаперти, сигареты и воду.

Выхода из подвала два, один в здание — другой на улицу, охраны нет. Если кто-то придет ко мне, вызовет передать сигареты, «вырубаем» охранника — и на улицу, там теряемся в толпе. Ночью на лодку — и до ближайшего итальянского острова Ламбрадуза 10 часов ходу.

Я посвятил в свой план Авери и Титти, он каждую неделю навещал меня и сообщил, что в начале мая, возможно, выйдет на свободу. План им мой понравился и в двух словах сводился к следующему. Когда меня привезут в подвал, то люди Авери глушат охранника и выводят из здания, у них есть машины, на последней уезжаем на одну из конспиративных квартир или домов. Естественно, меня начинают искать, все перекрыто, нужно несколько дней отсидеться. Как все утихнет, Титти вывозит меня в Италию. Лодку с мотором и бензин он берет на себя. Единственное, нужно точно узнать, когда состоится суд и передать информацию на волю. В крайнем случае, я пообещал опять закатить голодовку, чтоб ускорили процесс.

Я спросил у своих подельников, убегал ли кто из здания суда, они сказали, что такое и в голову никому не могло прийти. Делали попытки убежать из самой тюрьмы, из автозак при транспортировке, а вот так, чтоб из суда, никто пока не додумывался.

— Руси, а как это ты придумал сбежать из суда? — удивился моджахед.

— Да просто это самое слабое место в цепочке тюрьма — суд, — пояснил я. — Ни вам, ни полицаям пока не приходило в голову, что можно сбежать именно оттуда.

— Да, это только русскому могла такая идея прийти в голову, — вздохнул Авери. — Араб не додумался бы.

— Нет, дело не в том, араб, русский, — возразил я. — Просто, когда вас привозят в суд, вы всегда надеетесь, что вас отпустят. Вы же сами рассказывали мне, что приговор в зале суда не оглашают, его передают по факсу в тюрьму вечером.

— Да, да! Так оно и есть! — закивали в знак согласия Титти и Мохаммед.