Я уже выше говорил о восстании Бур-Комаровского в августе в Варшаве против немцев. Сейчас заграничные радио начали шумиху, чтобы наши войска ускорили занятие Варшавы, так как уже подошли к Варшаве и находятся на правом берегу Вислы, и поддержали восстание Бур-Комаровского.
За это время Миколайчик побывал в Москве и вёл переговоры с руководством ПКНО, но почти безрезультатно, так как намерение Лондонских поляков было во что бы то ни стало в Варшаве водрузить польское буржуазное знамя и посадить соответствующее правительство. Вокруг Варшавы по нашим данным было до 40 тысяч «аковцев»-нелегалов. ПКНО стоял за демократическую Польскую республику, которая дружила бы с СССР.
И Советское правительство расценивало восстание в Варшаве Бур-Комаровского как авантюру, в результате которой гибнут поляки от немецких танков, авиации и артиллерии. Для руководства восстанием из Лондона прилетел вице-премьер Янковский с тремя министрами в качестве «полноправного представительства Польши»[261]
.Я нередко встречался с командующим 1-м Белорусским фронтом Рокоссовским К. К. и Малининым М. С. (начальником штаба фронта), и мы обменивались с ними в отношении дальнейшего наступления, и они были правы, что наступательный скачок к Варшаве, проделанный фронтом, нужно приостановить для того, чтобы подтянуть тылы, склады боеприпасов и приготовиться для дальнейшего серьёзного наступления, учитывая, что перед нами Висла, широкая река.
Безусловно, всё это верно. При этом они показали на карте участок южнее Варшавы, который нашими войскам был летом занят, и еле его удержали, так как немцы пошли в наступление, ряд населённых пунктов отбили обратно, хотя, в общем, удалось удержать этот плацдарм. Обменялись мнениями по поводу «восстания» в Варшаве.
Я им сказал, что это «восстание» явно антисоветская политическая акция, не подкрепленная ни оружием, ни живой силой, рассчитанная на то, что англичане вынудят нас, СССР, ускорить взятие Варшавы, а там уже будет «законное лондонское правительство Польши». Я с ними поделился имевшимися у меня агентурными донесениями, что возле Варшавы в подполье уже есть полный состав «правительства».
Меня К. К. Рокоссовский поблагодарил за информацию и в свою очередь рассказал, что в конце августа в Люблине при открытии памятника бойцам, погибшим в битве за Люблин, он встретился с корреспондентами и заявил им, что «когда мы с ходу хотели захватить Прагу и Варшаву, то на нас обрушились 4 танковых дивизии немцев, и нам пришлось отойти. Мы довольны, что сохранили маленький плацдарм на левом берегу Вислы (южнее Варшавы), но немцы лезут, и мы теряем много людей. Мы пытались сбрасывать грузы восставшим полякам, до 1500 самолетовылетов, но они попадают к немцам». В конце беседы он просил почаще встречаться.
Мы в Люблине задержали группу польских лондонских эмиссаров, которых здесь полно. Все прибыли, чувствуя, что скоро Варшава будет Красной Армией освобождена, а они тут как тут. Ну а мы в опергруппе хорошо организовали работу и почти всё знали.
На одном из допросов, как я уже говорил, мы узнали, что англичане ночью сбрасывают полякам Армии Крайовой оружие, боеприпасы и золото. Ведает этими делами «командующий ВВС округа, полковник». Я далее не буду поляков называть по фамилиям, так как у них у всех они липовые, да, кроме того, основные руководители имеют псевдонимы.
Пришлось срочно выехать в город Радом, чтобы на месте познакомиться с этим «командующим ВВС». Когда туда прибыли, остановились у одного пожилого поляка с расчётом, что он нам кое-что расскажет.
Мы его хорошо угостили консервами, попили чай, но дело не двинулось, хотя я чувствовал, что он в курсе всех событий. Вечером, когда уже было темно, мы поехали «прогуляться», так сказали хозяину. В городе была наша небольшая комендатура, но они ничего не знали. За городом мы смотрели во все стороны, нет ли костра, но не было. Вернулись ни с чем.
На следующий день мы уже решили заночевать у польки, которая жила с дочерью, «невестой». Невеста оказалась разговорчивая и нам многое рассказала, где жгут костры и ночью летают самолеты. Хотя, нужно сказать, ночных полетов было десятки: наши, немецкие, ну, очевидно, и англичане.
Ночью мы поехали «охотиться». Долго ездили, видели в разных местах костры, но ничего не получилось.
Подъедем к костру, сидит поляк, спрашиваем, чего костёр горит; отвечает, что идёт домой с дровами, но так устал и замёрз, что, не отогревшись, не дойдёт до дома, который называл за 7–8 километров от этого места. Наконец решили уже под утро заехать еще к одному костру.
У костра сидит полька лет 25. «Цо, пани, робишь?» — спрашиваю я. Она, улыбнувшись, шутя, отвечает: «Пана шукаю». Я ответил: «Я естм пан». Одним словом, понял, что полька соображает и сидит не зря.
Я делаю вид, что мне известно, почему она сидит, и начинаю нажимать. Она в пылу горячности говорит: «Не скажу». Я пригрозил арестом. Она упёрлась и не хочет говорить. Тогда мы посадили её в машину и повезли с собой.