Записки из Поднебесной

Поля в окрестностях Харбина, в общем, ничем не отличались от наших. Когда же мы въехали в сам город, он поразил меня своей крайней запущенностью и неблагоустроенностью. Видел я русские города, и в центральной России, и на Волге, и на Урале - они, конечно, проигрывали по сравнению с Европой, но до Китая им было еще очень далеко. Впрочем, Харбин - это ведь тоже русский город. Вся Маньчжурия, огромная китайская провинция, принадлежала России с 1896 года, и Харбин, основанный двумя годами позже, стал ее столицей. План городской застройки был одобрен в Петербурге (в Харбине есть и Большой проспект, и Сенная площадь), и в городе поначалу жили почти одни только русские. После революции в Харбин бежало еще около 200 тысяч человек из России (недобитых белогвардейцев, как тогда выражались в метрополии). До середины двадцатого века это был единственный город в мире, где сохранилась и поддерживалась старая русская культура, не изуродованная большевизмом, как в Советском Союзе, и не искаженная западными влияниями, как в Париже и Берлине. Это был островок дореволюционной России, где все оставалось по-прежнему: гимназии, газеты, театры, выступления Вертинского и Шаляпина. Может быть, он дожил бы таким и до наших дней, если бы не новые потрясения, добравшиеся в конце концов и до Харбина: в сороковых годах в Китае пришли к власти коммунисты, а шестидесятых началась "культурная революция". Сейчас русских в Харбине уже нет; кое-кто еще в сороковых годах вернулся в Советскую Россию, остальные же рассеялись по свету и там ассимилировались. Западу всегда было намного легче растворить русских в своей среде, чем Востоку.

Странно, однако, не то, что в Харбине не осталось наших бывших эмигрантов или их потомков. Удивительно, что здесь вообще почти не бывает европейцев, даже заезжих - во всяком случае, если судить по реакции на них местного населения. Когда мы с Димой выбрались из нашего автобуса в районе железнодорожного вокзала, аборигены так явно и назойливо стали обращать на нас внимание, что мы даже несколько потерялись с непривычки. У Мопассана есть забавная новелла о том, как французский парень привозит к своим родителям в деревню негритянку, на которой он собирается жениться; я думаю, там меньше на нее оборачивались, чем на нас - и это в городе, который был населен почти одними русскими шестьдесят лет из тех ста, что он существует! Я смело могу рекомендовать любому честолюбцу с европейской физиономией ехать в Харбин. Его будут провожать там долгими взглядами на улице и в общественных местах; дети будут показывать на него пальцами, с увлечением крича при этом своим родителям что-то невразумительное, но явно чрезвычайно интригующее; молодежь будет приветствовать его по-китайски ("ни хао"). Я так и ждал, что мне начнут говорить что-нибудь из того, что в таких случаях говорят пророкам, удалившимся из города в пустыню, и прочим отщепенцам ("он горд был, не ужился с нами"). Впрочем, что-то рассказать нам пытались, но, к сожалению, языковой барьер опять помешал нам достичь полного взаимопонимания.

В Харбине у нас была только пересадка, дальше до Пекина нужно было добираться на поезде. В автобусе нашим соседом оказался китайский парень, неплохо говоривший по-русски (и утверждавший, кстати, что русский язык очень простой). Он написал нам по нашей просьбе небольшую записку, которую мы и сунули в окошечко на вокзале, напоминавшему билетную кассу больше всего. Уплатив требуемую сумму, мы получили два квадратика из цветного картона, испещренные иероглифами - но понять в них что-нибудь нам не удалось. С некоторым трудом я смог разобрать только первую строчку, гласившую "Харбин-Пекин" (что уже вселило в нас надежду). Надо было как-то узнать хотя бы, какая из циферок (в Китае, к великому счастью, используются обычные арабские цифры) соответствует вагону, а какая месту в вагоне, и мы приступили к опросу населения - на предмет знакомства его с английским языком.

Харбин. Привокзальная площадь.

Через полтора часа, побеседовав, наверное, с несколькими десятками, а то и с полусотней харбинцев, молодых и пожилых, с социальным статусом повыше и пониже, одетых получше и похуже, мы пришли к печальному, но совершенно непреложному выводу, что английским в Харбине не владеет никто. Оставив наши безнадежные попытки, мы решили при посадке на поезд действовать наудачу, а пока что осмотреть близлежащие кварталы (до отправления у нас было еще довольно много времени). Далеко уйти мы не могли, передвигаться с нашими тяжелыми вещами было неудобно, но взглянуть на ближайшие окрестности было можно.