Записки из страны Нигде

Это любопытная мысль, которая становится еще занимательнее, если попытаться приложить ее,  скажем, к жанру фэнтези.

Мне кажется, здесь объединены два момента.

Во-первых, взятое прямо с натуры, например, диалог, дословно записанный по подслушанному, и впрямь производит впечатление фальши: искусство выглядит правдиво только тогда, когда оно имитирует действительность.

Во-вторых, правдивым в искусстве, по мнению Некрасова, является не единичное, а типическое. Так, в бурлаки идут от бедности и нужды, а не за романтическими впечатлениями.

Так вот, если первое утверждение верно всегда, то второе правильно только для литературы критического или социалистического реализма. Фэнтези выросла из романтизма, а романтизму вынь да положь личность исключительную. Судить «бурлака» - персону, видимо, романтическую, - с позиций критического реализма, мягко говоря, нечестно.

У того же Горького бродяги – романтики, существа исключительные, для обывателя недостижимые, они пробуждают в читателе такие же смутные, неосознанные, но сильные эмоции, как, скажем, созерцание заката над морем или цветущей сакуры. А у писателя Свирского (повесть «Рыжик», автобиографические сочинения) бродяжничество показано как тяжелое социальное положение, как особое состояние, приводящее, в том числе, и к психическому расстройству. «Бродяги не нужны… бродяжить не нужно», - говорит умирающий герой мальчику по прозвищу Рыжик.

Оба направления необходимы читательской душе и читательскому уму. Но их нельзя смешивать. Нельзя судить романтиков критериями реализма, нельзя судить реалистов критериями романтизма. Это как прийти на бейсбол и говорить, что на поле играют в неправильный футбол.

Фэнтези избирает исключительного героя. Как можно меньше похожего на человека, которого можно встретить на улице. И даже в фэнтезийном мире он по возможности должен выделяться: ростом, цветом волос, происхождением… Полуэльф; король в изгнании; девочка, переодетая мальчиком; ведьмак; видящая призраков; кто-нибудь проклятый… Фэнтезийный герой, как и герой-романтик, - не такой, как все. Его побуждения, обстоятельства, все принимаемые им решения обусловлены этой инаковостью. Где уж тут место для «типичности»! И это не случайный случай, не единичное происшествие, взятое прямо с натуры, это нечто особенное и вымышленное.

Для чего пишутся художественные произведения? Ответов много, один такой: для того, чтобы читатель испытал определенные эмоции. Как? Через сочувствие персонажам. Как читатель реалистического произведения, где описано типическое, будет сочувствовать герою? «Такое могло и со мной произойти. У меня тоже могли украсть шинель».

А как читатель романтического произведения будет сочувствовать герою? А вот примерно так же, как закату над морем: неопределенное, но сильное ощущение, когда щемит сердце и хочется чего-то странного, прекрасного… Что, это «хуже», чем пережевывание «типического»?

Да и пример с «бурлаком» не слишком удачный. Социальные причины меняются, давно уже нет той пореформенной деревни, над которой страдали писатели-шестидесятники (XIX века), а вот внезапные и экстремальные решения под воздействием причин личного характера (смерть жены и сына, например, как в той поэме, которую разругал Некрасов) человек принимает до сих пор.

Собака как персонаж

00:00 / 07.05.2017

Есть такая книга – «История искусства для собак». Автор ее, Александр Боровский, разбирая (глазами двух собак) различные произведения искусства, проводит общую линию: «Не скрывают ли чего художники, когда говорят, что вписывают собак в свои произведения забавы ради или по просьбе заказчиков?»

Собака на картине – всегда какой-то знак зрителю: читай между строк. Смотри не на то, что нарисовано «в лоб», «прямо» - а на то, что подразумевается. Если государыня с левреткой – то левретка не просто так, она будет означать домашнюю обстановку. Если пафосный прием послов у папы Римского, а в углу мочится пес – нет ли здесь намека какого, иронии?