Записки из страны Нигде

И впоследствии, читая Фенимора Купера, я пролистывала многостраничные разговоры о девственных лесах и гигантских озерах Канады, торопясь поскорее перейти к сюжету. Чем хорош был Дюма? Никакой природы! Если он и описывал пейзаж, то исключительно с прагматической точки зрения: стена – удобно ли на нее забраться, роскошная зала – даст ли ее убранство по мозгам врагам графа Монте-Кристо.

На протяжении многих лет в фэнтезийных произведениях встречалось одно и то же: природа отдельно, сюжет отдельно.

Наверное, началось все с «Властелина конец», - как и вообще все, в общем-то, началось с этой книги… Природа, описанная в эпопее Толкиена, - не действующее лицо, а грандиозный фон, на котором разворачиваются грандиозные события. События могут быть грандиозными по числу участников – штурмы, осады, - или по духовному наполнению (Фродо и Сэм идут в Мордор). Так или иначе, природа практически всегда представляет собой препятствие, которое следует форсировать. Причем граница, после которой природа превращается в одного из главных врагов персонажей, четко обозначена. Ее обозначает Сэм: дальше этого места я никогда не ходил, говорит он.

И дальше этого места начинается враждебная среда. Болота, леса, холмы, деревья, горы, вулканы – все пытается уничтожить наших героев.

Иногда природа одушевляется в буквальном смысле: сначала это Бомбадил и Златеника, потом энты (онты)…

В более поздних фэнтезийных произведениях природа вообще превращается в декорацию. Герои и их чувства отдельно, а фон, на котором разворачивается действие, - отдельно. Она даже не враждебна, она не имеет практически никакого прикладного значения, она просто задник сцены. Если действие происходит на другой планете, и на небе две луны, то это не имеет никакого значения для сюжета. Автор даже забывает обыгрывать две тени, например. Природа «делает красиво» картинке – но и только.

Я забыла даже думать об этом, пока не прочитала старую книгу. Ну как – «старую», она была написана давно, в начале двадцатого века, а издание, естественно, новое: Симадзаки Тосон «Семья». Там довольно много описаний природы. Все они лаконичные, буквально один короткий абзац, все они маркируют время года. Если бы эти абзацы были картинами, они висели бы в нишах традиционного японского дома. Знаете, такие свитки – то с пионами, то с хризантемами, то с прыгающими рыбами, то с ивами? Вот эти самые картины.

В романе «Семья» природа играет особую роль. Смена времен года постоянно напоминает читателю о течении жизни. Причем под конец, когда дни одного из персонажей сочтены (а он еще даже не подозревает об этом, пока у него не откроется кровохаркание), природа вообще воплощена в образе текущей под окном реки.

В минуты смятения героя другого романа того же автора, «Нарушенный завет», природа мрачна, идет дождь, стоят сумерки, бесприютность буквально свищет между строк. Природа то безмятежна – «как она может, когда у меня такие проблемы», то враждебна, то равнодушно-прекрасна, то дружественно-соблазнительна, и тогда герою стоит больших усилий не пойти на поводу у своих запретных чувств.

Читая книгу, написанную в далекой стране, в далекие годы, я вдруг вспомнила о «роли описаний природы» в традиционной литературе. Мы забыли об этом. Мы пишем о природе просто как о чем-то, что неизбежно в романе. Как неизбежны приемы пищи у героев, секс или драки (если речь идет об экшене). А ведь «природа» в тексте – это мощное выразительное средство…

Тургенев!.. Прости!..

Как слово отзовется

00:00 / 13.06.2017

Когда человек пишет, тем более – много пишет, ему стоит быть готовым ко всему. В том числе и к тому, что некто попытается переложить на него ответственность за свои поступки.

«Почему ты убил старушку?» - «А я в книжке у одного писателя прочитал, что старушек убивать вполне  себе полезное занятие»…

Чувак. Есть еще одна полезная книжка, «Уголовный кодекс» называется, там написано нечто диаметрально противоположное. Или другого писателя можно почитать, защитника старушек. Тут ведь на кого попадешь.

У меня давно уже складывается ощущение, что мы живем в синтетическом мире. Намеренно не хочу говорить о «лицемерии», это категория нравственная, - а исключительно о стремлении поставить некие охранные буферы между человеком и реальностью. Заболело что-то? Съешь таблетку. Не можешь заснуть? Выпей порошок. В книжке хулиган Квакин засветил кому-то в нос? Поставим гриф 16+, маленьким детям про это читать не надо. Слово «дурак» везде заменим на «глупец». Остальное запечатаем в полиэтилен.

В принципе, я не против полиэтилена. Малолеткам даже при случайном листании книги в магазине не обязательно видеть в тексте матерные слова или эротические сцены. Хотя по жизни они наверняка уже все слышали, видели, а многие и трогали.