Записки из страны Нигде

Поразмыслив, я выдвинула странное на первый взгляд предположение: повествование от первого лица отнюдь не соединяет в читательском сознании образ повествователя с образом автора; напротив – как раз именно этот прием позволяет как можно более отчетливо провести границу между героем-рассказчиком («я»-персонажем) и автором. 

Речь от первого лица зачастую делает контраст между героем и автором куда более ярким, нежели  при нейтральном повествовании от третьего лица. 

Когда читаешь произведение, написанное от третьего лица, то сам автор как бы отстраняется от рассказываемой истории. Автор - в большей или меньшей степени - притворяется, будто нейтрален по отношению к тексту. Его дело, мол, «маленькое» – он подает картинку, излагает сюжет. Но какова его личная точка зрения на излагаемое?

У автора, конечно, имеются собственные хитрые приемчики, с помощью которых он перетаскивает читателя на свою сторону, - но, в общем и целом, автор всегда может отговориться тем, что он-де просто передал какие-то факты, а выводы читатель волен делать самостоятельно. Если автор слишком заиграется в «объективность», то читатель может вообще остаться в недоумении, на чьей же стороне автор, ведьмы или инквизитора.

Так обстоит дело при повествовании от третьего лица, когда автор будто бы «объективен». 

А если повествование поведется от первого лица, если в тексте появится «я»-персонаж, повествователь? 

Предположим, «я»-героиня – молодая прекрасная колдунья Моргана, а автор – пожилой дяденька с ученой степенью Гарварда. Совершенно определенно, между героиней и ее создателем – дистанция огромного размера. Мы уж никак не заподозрим почтенного профессора, который сообщает: «Я сварила дурманящее зелье и подлила его королю Артуру в овсянку», - что сам профессор проделывал когда-то нечто подобное, да еще облачившись в платье с длинными, висячими, отороченными мехом рукавами. Мнения, поступки, образ жизни героини и автора резко расходятся. Автор благопристойно посещает проповеди в своей районной англиканской церкви, героиня каждую пятницу летает на метле. Автор мужчина, в конце концов! С бородой! Трубку курит! 

Аргументация «я»-героини в свою защиту может звучать убедительно, читатель даже может разделять точку зрения героини (особенно если читатель и сам каждую пятницу летает на метле), однако при этом читатель постоянно помнит: это говорит сама героиня, а не автор. Автор – он другой. Совсем-совсем другой. 

То есть, «я»-прием, повествование от первого лица, позволяет автору не сливаться с героем и не разделять его точку зрения на жизнь, ничего особенного для этого не делая, просто оставаясь собой – таким, каким мы видим его, автора, на фотографии на четвертой странице обложки. 

Другой вариант: «я»-герой – юноша-викинг, начинающий берсерк, только-только осваивающий искусство поедания мухоморов и грызения щитов. Он молод и строен, у него развитая мускулатура, светлые прямые волосы, привлекательное открытое лицо, и его любит дочь ярла. 

По многим параметрам автор как будто недалеко ушел от своего «я»-персонажа: он молод, свое лицо в зеркале он находит весьма приятным и открытым, и это мнение разделяет симпатичная однокурсница по Академии каких-нибудь недонаук в области менеджмента и психологического манипулирования.

С мухоморами и грызением щитов, правда, дела обстоят не очень, тренажерный зал заменяет их весьма относительно, но в своем деле наш автор, в общем, не из последних. Учится он хорошо, перспективы имеются. 

И когда такой автор пишет: «Я схватил двуручный меч и занес его над кудлатой белобрысой головой разъяренного врага…» - как-то обостренно ощущается, что автору действительно хотелось бы, желательно в голом виде, попрыгать по дракару с двуручным мечом на страх кудлатым врагам, - и только обстоятельства удерживают его в цивилизованном обличии. То есть, произнося «я», автор действительно имеет в виду себя самого. 

И тут контраст между героем и автором начинает просто вопиять. 

Обычно такие авторы, по собственной воле или же по рекомендации, спущенной из издательства, наделяют своих берсерков своей же психологией - психологией людей двадцать первого века: толерантных, вежливых, осторожных, тщательно оберегающих свое тельце. 

У нашего автора на самом деле довольно серьезная проблема. С одной стороны, его герой обязан регулярно проявлять себя как викинг, то есть быть гордым, свирепым, жестоким, а с другой - приличные люди определенно не убивают иностранца просто за косой взгляд. Вот и приходится каждую непотребную выходку героя специально оговаривать. И делать это устами самого героя. 

 Нет чтобы просто треснуть по башке топором: обязательно надо объяснить: «Нельзя было спустить чужаку подобной дерзости, иначе соседи начнут показывать на меня пальцем и не дадут больше щит погрызть»… 

Мы же понимаем, что все эти рассусоливания – они исключительно для читателя, чтобы кто чего случайно «не подумал». Ну там, «призывы к насилию», например… Поставят на книгу рейтинг 18+ - и прости-прощай две трети возможной аудитории. Поэтому приходится оправдываться по каждому поводу.