Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

«Вчера он на английском прочитал очень увлекательную лекцию в университете, в которой сравнивал характер немцев и англичан. Это была наполовину серьезная, а наполовину шуточная лекция, и я думаю, она поставила студентов в затруднительное положение, потому что они не вполне поняли, как ко всему этому относиться. Нам же лекция показалась восхитительной. Гарольд так верно описал характерную особенность англичанина, а именно удивительную застенчивость, которую не встретишь ни у какой другой нации. Англичанин инстинктивно защищает свою чувствительность путем создания своего рода оболочки из определенных манер и особого поведения. Иногда даже может показаться, что он демонстрирует иностранцам свое превосходство, но на самом деле англичанин просто пытается скрыть собственную застенчивость. Гарольд говорит, что англичане и немцы никогда не поймут друг друга»[142].

Тем не менее, когда Гарри граф Кесслер принимал чету Никольсонов и Вулфов в своем доме в Берлине, он прекрасно понимал английских гостей: «Леонард Вулф[143] – человек умный и изобретательный, комок нервов, дрожит, когда говорит… Вирджиния Вулф – типичная и лучшая представительница верхушки среднего класса, (…) а миссис Никольсон [Вита Сэквилл-Уэст] – типичная аристократка, знатная дама, стройная и элегантная, с непринужденными манерами, человек, который никогда в жизни не чувствовал себя смущенным или ограниченным социальными барьерами»[144]. О Гарольде Никольсоне Кесслер писал следующее: «Он занимательный, но мне почему-то не нравится, сам не знаю почему»[145]. Ни одной из гостий Кесслера не понравился Берлин. Вита, у которой, по словам леди Рамболд, были «удивительно огромные руки и ноги», проводила в городе как можно меньше времени, пока ее муж работал в британском посольстве. А Вирджиния заявила, что город «ужасный» и она никогда в него больше не приедет[146].

Пирс Брендон в книге «Темная долина» объяснил, почему столица Германии оказалась такой непривлекательной для интеллигенции: «Берлин с его прямыми серыми улицами, названными в честь национальных героев, и унылыми однообразными площадями со статуями забытых генералов казался в большей степени памятником прусскому духу, чем новым Вавилоном»[147]. Действительно, хотя ночная столица походила на современный Содом, при свете дня город больше напоминал простую немецкую домохозяйку.

Иностранцы могли сколько угодно высмеивать внешний вид людей старшего поколения, но при этом на них производила впечатление молодежь, которая не стеснялась своей наготы. Увидеть полураздетых людей можно было далеко не только в ночных клубах. Путешествуя пешком по сельской местности или загорая у бассейна, иностранцы сталкивались с полуобнаженными молодыми людьми, от которых веяло здоровьем и энергией. Такое раскрепощение было чем-то совершенно невиданным на родине путешественников. Вид двух молодых пар, игравших в мяч в лесу под Берлином, порадовал борца за права женщин Сисели Гамильтон, которая в последние годы Веймарской республики проводила лето в Германии: «На двух молодых мужчинах из этой компании были надеты узкие плавки. Одна из девушек была в шортах или в свободных трусах для плавания, а также в бюстгальтере, оставлявшем неприкрытой большую часть диафрагмы. Вторая девушка была только в купальных трусах, бедра и торс оставались нагими. Как мужчин, так и девушек совершенно не смущали проходившие рядом наблюдатели»[148].

Страсть к раздеванию разделяли немцы всех социальных слоев. Иностранцы удивлялись тому, что строители железных дорог и крестьяне работали с голым и загорелым торсом. Один турист писал: «Вы никогда не увидите в Германии подстригающего траву садовника в толстом жилете, штанах из плотной ткани и котелке, как я увидел уже на второй день после возвращения в Англию, при том что стояла жаркая погода»[149].

Оден, Ишервуд и Спендер любили отдыхать (в обществе самых разных мальчиков) на острове Рюген в Балтийском море. Здесь на песчаных пляжах лежали сотни нагих купальщиков. Спендер писал, что мальчики «с кожей цвета самых темных оттенков красного дерева ходили среди людей с белой кожей, как короли среди своих придворных. Солнце излечило их тела от долгих лет войны и помогло осознать, что тело, в котором бурлила кровь и играли мускулы, было лишь оболочкой их истощенного духа, словно шкура у животных»[150].

Даже французский скульптор Аристид Майоль, привыкший к виду обнаженного тела, был поражен наготой купальщиков, которые собрались вокруг бассейна на открытом воздухе во Франкфурте. Принимавший скульптора Гарри Кесслер объяснил ему, что такое новое отношение к жизни появилось после войны: «Люди хотят жить, наслаждаться светом, солнцем, счастьем и своим здоровым телом… это массовое движение, охватившее всю немецкую молодежь».