Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1

Из среды башкир и татар только дети крупных помещиков учились в столице. Сын уфимского муфтия Салтанова учился в Пажеском корпусе[149]. Но они жили большей частью в столице и только изредка наезжали в Уфу. <Была другая группа культурных уфимцев, вроде попа Барсова, имевшего и кумысолечебное заведение>[150]. Из семьи уфимского священника Барсова славился своим голосом старший сын и дочь Е[лена] Я[ковлевна], ставшая по мужу Цветковой, впоследствии отличное сопрано Частной русской оперы в Москве.

Музыкальный центр был у жены уфимского купца Паршина, окончившего естественный факультет и принявшегося за отцовское торговое мануфактурное дело. Его жена окончила Петербургскую консерваторию и основала в Уфе музыкальный кружок[151]; ее поддержке немало был обязан Шаляпин, как-то застрявший в Уфе[152].

Отец нашего великого художника М. В. Нестерова торговал в Уфе галантереей и жил на нашей же улице. Идя из гимназии, мы часто видели сидевшего у окна старика с бритым лицом и строгим взглядом, с сигарой и, почему-то боясь этого пронизывающего взгляда, старались скорее прошмыгнуть мимо окон[153].

Из купцов выбирались гласные думы. Однажды отцы города выбрали городским головой Д. С. Волкова, дворянина с замашками большого барина, имевшего в Уфе, против нас, очень приличный дом. Личность темная, нажился он при расхищении башкирских земель, что в купеческом деле считалось большим, умным делом. Волков имел связи в Петербурге, и <это, должно быть, было учтено при выборах его городским головой. Благодаря связям>[154] ему удалось выхлопотать направление железной дороги от Самары вместо Вятки на Уфу, за что город преподнес Волкову звание «почетного гражданина г. Уфы». В городском общественном саду купца Блохина, где в небольшом летнем деревянном театре шла оперетка «Орфей в аду»[155], артист Ольгин, игравший аркадского принца, спел:

Когда я был аркадским принцем,
Я воровство всегда карал,
Но раз в Башкирию заехал,
И клок землицы там урвал.
Не удивляйтесь. Там ведется
На этот счет порядок свой:
Ворам гражданство там дается,
И главный вор там головой.

Головы в театре не оказалось, но была его жена. Конечно, обморок, скандал. <Сын Волкова, гимназист старших классов, отличавшийся непомерным великовозрастием и еще большей глупостью, побежал объясняться за кулисы>[156]. Стихи эти написал кто-то из губернаторских чиновников, и губернатор Щепкин их разрешил, но за это Волков вскоре выжил Щепкина из Уфы.

Типичны были уфимские старые чиновники. Купечество, преобладавшее в городском населении, <начиная от Колмацкого, по имени которого была названа и улица, кончая мелким торговцем в «Старой Уфе», весь товар которого укладывался в одном ящике, все оно>[157] относилось презрительно к «двадцатникам» (чиновники получали жалованье двадцатого числа каждого месяца), называя их «крапивным семенем», «хапалами». Купец имел свой выезд, ездили на своих лошадях врачи, помещики, признаком «порядочности» считалось иметь хотя бы скромный свой экипаж, чиновник же ходил пешком. Регулярно, в определенный час утра, в восемь с половиной, шли чиновники на занятия и в два с половиной шли обратно, не спеша, той же дорогой. Это упорное постоянство было своего рода хронометром. «Что это у нас часы в зале отстают, — говорила мать, увидевши в окно чиновника Кадрунцева, — ведь уже половина третьего, надо подвести их». А ровно через полчаса возвращался банковский чиновник Чуфаровский.

Бульвар в Уфе. Открытка начала XX в.

Официальным представителем чиновничества был Н. Гурвич, по образованию врач, но не практиковавший. Сухой, низенький старичок глубоких лет. Имея титул «его превосходительства», он появлялся всегда на всех торжествах в орденах, с двумя звездами и лентой через плечо. Считался председателем статистического комитета и где-то еще присутствовал. В конце базарной площади стоял небольшой двухэтажный каменный домик казенной архитектуры пятидесятых годов. Это был Губернский статистический музей, устроенный Гурвичем. В нем были три комнаты, скучные, пустые и холодные, с ничтожными коллекциями краевого значения, а внизу жил сторож, охраняя три отрезка дерева и мамонтов клык, ржавую кольчугу, да тут же помещавшуюся крошечную библиотеку по истории и экономике Приуралья, пожертвованную помещиком, вытиснившим на корешках книжных переплетов предусмотрительные слова «Украдено у А. В. Звягинцева»[158].