Записки Клуба Лазаря

— Что вы можете рассказать об этом? Есть что-то особенное в том, что его разрезали вот так, на четыре части?

Я склонился над месивом на столе.

— Это позволяет лучше рассмотреть внутренность сердца, дает доступ ко всем его отделам.

— Примерно так вы разрезали бы сердце — возможно для того, чтобы показать студентам?

Я испытывал соблазн сказать, что хирург никогда не стал бы разрезать сердце таким образом, но, возможно, он уже спрашивал у кого-то совета и знал, что сердце было разрезано в соответствии с правилами. Не исключено, что он меня проверял.

— Да, примерно такую же технику использую я и другие хирурги. Она подробно описана в хирургических справочниках.

— Выходит, это была работа хирурга?

Опять он заговорил о хирургах.

— Не обязательно, — ответил я. — Здесь не требуется большого мастерства. Это довольно обычный способ разрезать сердце, если вас это интересует.

Тарлоу разочаровано вздохнул.

— Значит, мы не можем сузить круг подозреваемых. — Но затем тон его голоса стал веселее. — Есть еще одна деталь, способная нам помочь.

— О чем вы, инспектор?

Полицейский вытащил из кармана перепачканный темными пятнами кусок белой ткани.

— Разрезанное сердце было завернуто в носовой платок.

Внутри у меня все опустилось. Тарлоу развернул носовой платок и внимательно изучил один из его углов, где, как мне было прекрасно известно, находились буквы «Д» и «Ф», вышитые голубой шелковой нитью. Я не придал значения тому, что завернул сердце в платок, на котором была моя монограмма. Несколько лет назад сестра вышила ее и подарила мне этот платок. После заседания клуба мне было жаль, что я потерял ее подарок, но сейчас пожалел об этом вдвойне. Почему Брюнель поступил столь неосмотрительно, выбросив сердце едва ли не у собственного дома, да еще завернув его в мой платок?! Я был так взволнован после доклада, что забыл предупредить его об осторожности.

— На нем есть монограмма, — заметил инспектор, и я приготовился к самому худшему. — Но, к сожалению, — продолжал он, — собака потрепала платок и отгрызла его кончик. Остался только фрагмент. Нечто, напоминающее букву «С» или «О»; возможно, даже «Ф». — Он передал мне платок. — Что вы скажете?

Сдержав вздох облегчения, я посмотрел на остатки буквы, которую так старательно вышивала моя сестра.

— Это может быть строчная «Ж» или даже «А».

Тарлоу забрал у меня платок, снова посмотрел на него, кивнул и убрал в карман.

— Не хочу вас больше задерживать, доктор. И снова спасибо за помощь. Не могли бы вы оказать мне еще одну услугу и убрать эту вещь в ящик? Не хочу снова брать его в руки.

— С удовольствием, инспектор. Кстати, сколько времени прошло с тех пор, как вы обнаружили последнее тело?

— Примерно три недели. А что?

Мне снова пришлось заворачивать сердце.

— Если предположить, что между моментом, когда сердце было извлечено и тело сбросили в реку, прошло некоторое время, а потом допустить, что погибшую обнаружили не сразу, то можно сделать вывод, что сердце вытащили из свежего трупа примерно четыре недели назад или даже раньше.

— Верно. Продолжайте.

— Как я понимаю, нашли сердце совсем недавно.

— Около двух дней назад.

— На сердце нет никаких следов консервации химическими веществами, поэтому я сомневаюсь, что его достали из того трупа. Оно уже начало разлагаться, но не настолько сильно, как если бы его удалили месяц назад.

Похоже, мои слова не совсем убедили инспектора.

— А что насчет льда?

— Это возможно, но очень сложно. Вы же сами видите, как трудно поддерживать необходимую температуру. Мы используем лед в моргах, но это позволяет нам выиграть лишь несколько дней.

— Значит, вы предполагаете, что сердце не имеет отношения к последнему убийству или к убийствам вообще?

Я кивнул.

— Не исключено.

— Или мы просто еще не нашли тело, из которого извлекли это сердце?

Тарлоу напомнил мне терьера, который грыз сердце: он не собирался отказываться от своей версии без боя.

— Я лучше пойду, — сказал он и повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и сунул руку в карман, где лежал мой платок.

— Да, доктор Филиппс, я так и не знаю вашего имени.

Я едва не задохнулся от страха.

— Джордж. Меня зовут Джордж Филиппс.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ