Записки Клуба Лазаря

— Я бы сказал, это было сродни самоубийству. У матроса на лодке было больше шансов погибнуть от взрыва, чем потопить вражеский корабль. К тому же как прикрепить взрывчатку к металлическому корпусу корабля? Едва ли здесь помог бы шип. Поэтому и понадобилось подобное изобретение. Ее можно запустить в воду с лодки или даже с батареи береговой обороны, и торпеда незаметно подплывет к кораблю. А затем она врезается в корабль под водой.

— Но работать это устройство может только с вашим двигателем. Поэтому Рассел и его друзья так хотят заполучить его.

Брюнель ударил кулаком по столу.

— Только через мой труп, — заявил он. — Не поймите меня превратно, джентльмены, я не пацифист и, не буду кривить душой, создавал оружие, но будь я проклят, если после стольких лет работы над «Великим Востоком» позволю, чтобы мое изобретение использовали для потопления кораблей!

Оккам отодвинул чертеж на край стола.

— Вероятно, Рассел пытался воспроизвести устройство, но в его распоряжении не было подробного плана, поэтому он решил дождаться, пока Брюнель закончит работу над своим аппаратом.

— Но если нам удалось выкрасть чертеж торпеды, так почему он не мог сделать то же самое?

— Потому что нет никаких планов! — возмутился Брюнель. — Всего лишь несколько набросков, и Рассел знал об этом. — Сигара едва не сломалась, когда он постучал ею по голове. — Все находится вот здесь.

— А как же чертежи, которые вы дали Уилки? — спросил я.

— Там были лишь чертежи деталей, которые он должен был выполнить, не имея ни малейшего представления о том, как их собрать. Подобные задания получили еще несколько мастеров. Недостающие детали изготавливали мы с Оккамом.

— Да, Расселу, должно быть, пришлось нелегко. А что, если он не сдастся? Что вы тогда будете делать?

Брюнель пристально посмотрел на чертеж, затем поднял глаза на Оккама и лишь потом ответил:

— Ничего.

— Но я не понимаю. Мне кажется, теперь у нас нет другого выхода, как только пойти с ним на открытый конфликт.

Брюнель покачал головой.

— Рассел отвечает за оснастку корабля. Наши с ним отношения не назовешь простыми, но я не могу допустить, чтобы он отвлекался от работы. Только не сейчас. Корабль должен быть завершен. Пока мы поддерживаем иллюзию, что сердце не готово (возможно, ради этого нам придется временно прекратить общение друг с другом), Рассел будет заниматься кораблем. К тому времени как мы закончим работу над нашим маленьким проектом, а Рассел решит сделать свой ход, я уже приму необходимые меры, чтобы изобретение не попало к нему в руки.

Брюнель с усталым видом опустился на стул. Я видел, как серьезно он болен, и прекрасно понимал, как мало времени в его распоряжении. У меня почти не оставалось сомнений, что его одержимость механическим сердцем отчасти была продиктована угрозой скорой кончины.

— О чем вы задумались, доктор? — спросил Оккам.

— Я согласен… то есть мне так кажется. До сих пор выбранная нами стратегия оправдывала себя, и, как вы правильно подметили, мы ничего не добьемся, если пойдем на конфликт. Но мне хотелось бы прояснить один момент.

— Какой именно? — спросил Брюнель.

— Что вы собираетесь предпринять, когда Рассел сделает свой ход… что это за необходимые меры?

— Вы узнаете об этом, когда придет время, мой друг, — ответил он. Непроницаемое выражение его лица отбило у меня всякую охоту продолжать расспросы.

— Итак, джентльмены, пока все идет хорошо, — быстро сказал Оккам, склонившись над столом и свертывая чертеж.

Однако я вовсе не разделял его оптимизма.

На следующее утро я еще испытывал недомогание, но, отправляясь на работу, радовался тому, что мой связанный с болезнью домашний арест подошел к концу. Пневмония едва не убила меня, однако мне не терпелось поскорее оказаться в строю. Первым делом я решил поблагодарить Флоренс за оказанную мне помощь.

— Это такой пустяк, — сказала она, а я все равно поцеловал ее.

После моего вынужденного уединения операционная выглядела необычайно оживленным местом: толпы студентов, казалось, только и ждали момента, чтобы, подобно лавине, хлынуть с трибун и накрыть меня вместе с пациентом.

Броди сам заглянул ко мне в кабинет. За время моей работы в больнице он всего пару раз снисходил до подобного поступка и в обоих случаях приходил лишь для того, чтобы сделать мне строгий выговор за ту или иную оплошность. Но в этот раз он лишь сказал, что рад моему возвращению.

Воспользовавшись ситуацией, я справился у него о состоянии Брюнеля. В прежние времена старик нахмурился бы из-за моей дерзости и ограничился формальным ответом, что мне не стоит волноваться о здоровье его пациентов, но теперь, когда он был расположен к беседе, я почувствовал, что. Броди хочет облегчить душу и поделиться тревожными сведениями.

— Как вы, наверное, знаете, — сказал он, наконец-то приподнимая покров тайны, — у него болезнь Брайта, и, боюсь, прогноз неутешительный. Заболевание прогрессирует, почки серьезно воспалены.

— Это многое объясняет. Временами у него бывает одутловатое лицо. И моча, я полагаю, окрашена?

Броди кивнул.