Записки Клуба Лазаря

Теперь я наконец-то смог осмотреться и понял, что мы находимся внутри деревянного механизма. Посередине из пола торчала тяжелая ось, которая поднималась подобно колонне, исчезая в темноте над нами. Жернова, к которым была прикреплена ось, располагались у нас под ногами. Свисавшая из углов и щелей паутина говорила о том, что мельницу давно не использовали, но когда она работала, жернова двигались благодаря огромным деревянным шестеренкам, занимавшим большую часть помещения. Шестеренки приводили в движение балки и маховики, которые находились у нас над головами и были скреплены кожаными приводными ремнями. Когда-то весь механизм оживал благодаря движению крыльев мельницы. Теперь же они оставались неподвижными, несмотря на сильные порывы ветра, однако внутренний механизм мельницы скрипел и дрожал, словно хотел вернуться к работе.

Я открыл дверь на лестницу, ведущую на верхний этаж, представлявший собой всего лишь небольшую лестничную площадку. Оттуда вверх вела еще одна лестница, заканчивающаяся у чердачного люка. На нижней лестничной площадке сбоку стоял высокий продолговатый предмет, накрытый тканью. Он напоминал шкаф или комод, занавешенный от пыли.

— Вы теперь здесь живете? — спросил я, вспоминая кровать в маленькой комнатке, откуда я только что пришел.

— Иногда мне приходится ночевать в этом месте. Когда у меня нет дел на корабле, я обычно работаю здесь.

— Вы сказали, что выполните операцию, когда придет время… Какую операцию?

Оккам снова поднял голову и сосредоточенно наморщил лоб.

— Раз уж вы пришли сюда, то я покажу вам.

Лишь в этот момент я заметил неровное отверстие в столе, под которым стояло ведро для крови.

— Боже, это же мой старый операционный стол!

Оккам улыбнулся.

— Всему можно найти применение. Я как-то раз проходил мимо больницы и увидел его на заднем дворе. Тогда я и предложил вашему человеку неплохие деньги за него. Все равно вам он уже был не нужен.

— Полагаю, к нему еще прилагался бесплатный труп?

Оккам, ничего не отвечая, взялся за край ткани, покрывавшей стоявший у подножия лестницы предмет. Жестом опытного иллюзиониста из мюзик-холла он сдернул ткань, под которой оказался шкаф из кованого железа со стеклянными створками.

В наполненном темной жидкостью шкафу что-то плавало, и я подошел поближе, чтобы рассмотреть этот предмет. Когда затопленный объект стал приобретать знакомые очертания, даже такой опытный хирург, как я, испытал потрясение. Одна рука висела вдоль стройной женской фигуры, другая была согнута и покоилась на животе. Ноги, обнаженные, как и все тело, были вытянуты и скрещены, ступни вывернуты, словно умершая пыталась встать на цыпочки на дне резервуара. Длинные волосы поднимались над лицом покойной, и после смерти сохранившим удивительную красоту. Я посмотрел внимательнее и понял, что не ошибся. У меня больше не было сомнений. Это было тело Ады Лавлейс, давно умершей матери Оккама.

Дар речи не сразу вернулся ко мне, но когда я все-таки заговорил, то понял, что многое из происходившего прежде, начало обретать смысл. Если это слово было уместно в сложившейся ситуации.

— Это, как я понимаю, и есть ваш Лазарь?

Оккам заговорил, не поворачиваясь ко мне; его взгляд застыл на неподвижном теле любимой матери.

— Если бы не тот чертов врач, она бы поправилась. Это было убийство, банальное убийство.

— Она болела раком. У нее почти не было надежды на излечение.

На этот раз он повернулся ко мне, его глаза застилала пелена слез.

— Что сделано, то сделано. Теперь только я могу все исправить и вернуть ее к жизни.

Я даже не знал, жалеть его или бояться. Я понимал, что его разум затуманен частым применением опиума. Но что бы ни толкало его на подобные поступки, я больше не сомневался, что Броди был прав, когда называл его безумным, дурным и опасным человеком.

— Вы думаете, что вернете ее к жизни, вставив в нее это устройство? Я соболезную вашей утрате, Оккам, но у вас ничего не получится. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

— По-вашему, я должен выслушивать советы врача, коллеги того человека, который был повинен в ее смерти?

— Есть плохие врачи, я этого не отрицаю, но нельзя обвинять в смерти вашей матери всех представителей этой профессии. — Я говорил искренне, поскольку сам недавно пострадал от нападения разъяренного мужа моей пациентки, который считал меня виновным в неизбежной смерти его жены.

Оккам лишь презрительно усмехнулся.

— Не волнуйтесь, Филиппс, я не собираюсь этого делать. Мне было достаточно того, что я перерезал глотку тому убийце-шарлатану. Как и моя мать, он умер, истекая кровью, только ему уже никогда не воскреснуть.

Он не слушал меня.

— Боюсь, что и ей этого не удастся. Как давно… она умерла?

— Почти шесть лет назад. Все это время она ждала воскрешения.

— Как вам удалось принести ее сюда? Ведь наверняка были похороны.

— На кладбище похоронили труп овцы. Я заплатил гробовщикам за эту подмену. — Он погладил стекло, и я, грешным делом, ожидал, что труп внутри ящика протянет ему руку. — Аптекарь дал мне бальзамирующую жидкость. С тех пор она со мной.

С меня было довольно.