Записки Клуба Лазаря

В квартире, где долгое время никто не жил, было сыро, и я подумал, что нужно разжечь камин, а чтобы согреться изнутри, налил себе виски. Прежде чем усесться на мой любимый стул, я достал из корзины смятое письмо. Сделав большой глоток, я расправил скомканную бумагу и посмотрел на указанную в письме дату. Я чуть не подпрыгнул, когда сделал вывод. Письмо было написано 28 декабря. Уилки убили три дня назад, второго января. Это никак не выглядело бегством. На тот момент, когда было совершено убийство, Брюнель находился во Франции уже как минимум пять дней, возможно, даже больше. Значит, он уехал из страны не для того, чтобы избежать неприятностей. Это также доказывало, что не он платил тем людям, чтобы они сделали свое грязное дело и обеспечили ему алиби. Да и зачем ему все так усложнять, чтобы получить вещь, и без того принадлежащую ему по праву? Поняв всю абсурдность моей версии, я осушил стакан. «Держи себя в руках, — сказал я себе, — иначе станешь таким же, как Тарлоу, и в каждом будешь видеть злодея». Какой бы жестокой ни была реальность, только разумный подход к делу мог сохранить мне жизнь.

Достав из сумки сверток, я начал осторожно разворачивать его. Клеенка была обмотана веревкой, узел оказался слишком крепким, и мне не удалось ослабить его пальцами, поэтому пришлось воспользоваться острым ножом. Я даже испытал небольшое удовольствие, ломая восковую печать, защищавшую пакет от любопытных взглядов. Освобожденная от пут промасленная ткань раскрылась, как толстые лепестки уродливого цветка.

Я расправил грубую ткань и принялся изучать лежавший на ней предмет. Сверток на первый взгляд напоминал большой шар из скомканной бумаги, я развернул ее и разложил на столе как и клеенку. На свет появился предмет, формой и размерами напоминавший страусиное яйцо. Некоторое время я просто рассматривал его не дотрагиваясь, и заметил четыре отверстия на двух его выпуклых половинках. Вытащив предмет из бумажного гнезда, я положил его на ладонь. Вдоль всей его поверхности, судя по золотистому блеску, выполненной из меди или латуни, проходил едва заметный шов. Заметив пару крошечных шарниров, я догадался, что шов обозначал место, где соединялись две половинки яйца. Щелчок маленькой задвижки, и они открылись на петлях, а на стол вывалился еще один маленький сверток.

В кусок ткани были завернуты четыре отполированные до блеска изогнутые пластины из нержавеющей стали, сиявшие как серебро в контрасте с золотой оболочкой. Из-за золота и серебра вполне могли бы убить, но только не из-за меди и стали. Без сомнения, вся ценность предмета заключалась в его предназначении, но что это могло быть? Я взял одну из изогнутых пластин, и она удобно легла в мою ладонь. Я заметил пару прямоугольных надрезов по ее краям, словно она была приспособлена для соединения с внутренней стороной яйца. Размышления были бессмысленны; медное яйцо и четыре стальные пластинки могли быть чем угодно, хоть фрагментами музыкальной шкатулки. Мои познания в инженерии были столь ничтожны, что это было единственное пришедшее мне на ум предположение. Но даже я не мог не отметить высокое мастерство, с которым были выполнены детали. Недаром Брюнель работал с Уилки.

Большой кусок бумаги, в который был завернут предмет, оказался чертежом, без сомнения, тем самым, который я видел на столе Уилки в Бристоле. Там были изображены все детали, выполненные теперь в металле, а также список всех параметров, написанный рукой Брюнеля. Уилки вернул все, что имело отношение к заказу, от чертежа до готового изделия. Трудно сказать, то ли он следовал инструкциям Брюнеля, то ли просто хотел избавиться от всего, что имело отношение к этому делу.

Пытаясь понять назначение предмета, я вспомнил, как Уилки говорил мне, что Брюнель попросил сделать эти детали, не потрудившись информировать его об их назначении. Я знал лишь, что кто-то был готов на убийство, лишь бы завладеть этим предметом. Но кто были те люди? Действовали ли те незнакомцы, которых я видел в Бристоле, по собственному усмотрению или выполняли чей-то приказ? Если они были наняты, то за преступлением мог стоять кто угодно. И хотя это казалось неправдоподобным, но не исключено, что в этой истории был замешан кто-то из моих знакомых, поэтому я никому не мог доверять.