Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата 1941–1945

Могу сказать одно — даже матерые урки верили в меня, не говоря о мире честном…

Мы разошлись по-товарищески. «Старлей» пообещал, что никто в Одессе комбата «ихнего» и пальцем не заденет. Только при встречах с урками я должен сообщать: «Комбат Одесского штрафного батальона!»

Но от ежемесячного «пособия» в тридцать тысяч рублей я наотрез отказался. До меня дошло — в Одессе действовала так называемая «Чёрная кошка», одна из многочисленных банд, наводивших ужас на многие центральные города. Разгул бандитизма.

Тогда в Одессе офицеров раздевали и грабили даже днём, отбирая документы, награды, вплоть до Золотых Звёзд Героев Советского Союза, как у моего соседа по резерву. Подойдут, нож приставят и разденут. Это днем, а ночью наши только по пять-шесть человек ходили.

Я же шатался по городу и днями и ночами, любуясь громадами штормовых волн, и никто меня пальцем не тронул.

В ноябре 1945 года штаб «кошки» правоохранительные органы разгромили. Бандиты наметили, как я потом узнал, в один день ограбить все сберкассы в городе. Но кто-то их, видимо, застукал. Главарей в числе двенадцати решили было вешать возле вокзала на «марсовом поле». Однако в последние минуты виселицы убрали и, увезя бандитов в казематы, расстреляли. Вешали только изменников Родины, как бывшего генерала Власова…

Глава 8 Два ордена Александра Невского

…После ранения у Георгиевского валяюсь несколько дней в палатке медсанбата. Раны на носу — задета осколком кость — и на лбу — глубокая борозда от осколка — затянулись. Потом меня выписали, и я перешел в другую палатку 14-го корпуса, которым командовал, как мы помним, генерал-майор Артюшенко. Жду новое назначение, думаю — хоть «к черту на кулички»! Еще когда я смотрел на ту кровавую кашу в блиндаже комполка, что-то перевернулось в душе. А тут еще люди закипели, почему меня не поставили на полк. И я сказал: «Все, ребята, крест. Я больше в этой дивизии не вояка. До свиданья…»

Как-то я шел из пункта снабжения, держа в охапке «полевое довольствие», на плечи накинул шинель. И вдруг навстречу идет высокий, молодцеватый генерал Артюшенко, причем один. Помня, что он «бьет по уху» даже полковников проштрафившихся, а я иду не по форме, вытягиваюсь и точно, как выстрел, представляюсь:

— Товарищ генерал, майор Сукнев! Только что из госпиталя и из ПФС с запасом. Извините, что не по форме!

Генерал был в настроении, не обращая внимания на мои извинения, спросил:

— Где же твои эти: «а ля-ля»? Ха-ха-ха! — напомнил он мне смотр штрафного батальона, когда басмачи вместо строевого шага проследовали мимо с национальными плясками.

— Кто жив, воюют. Но уже не штрафниками — срочными!

Тогда в разговоре я успел вставить вопрос о своей «безработице», надеясь на место в корпусе импонирующего мне генерала, а также доложил о неисполнении приказа Артюшенко о награждении комбатов при взятии «языка». Всех участников той дерзкой операции наградили орденами, кроме комбата.

— Ну, этот Петр Иванович! Заспал, наверное. Сегодня вечером прошу в штаб, получишь работу. И остальное…

Вечером Артюшенко буднично вручил мне орден Красного Знамени. Подвел к карте на стене и положил конец указки на город Новый Шимск, в котором противник создал за время войны сильный оборонительный участок с системой надолб, мощнейших дотов, ходов сообщений, крытых траншей, противотанковых эскарпов. Все простреливалось до метра всеми видами вооружения.

— На подготовку — трое суток. Примешь десант танковый и стремительно — на Шимск.

В эти трое суток я не знал покоя и сна. Я был уверен, что десант пойдет в лобовую атаку на смерть, отвлекая противника на себя. В это же время основные части корпуса начнут прорыв северо-западнее. И на Сольцы, Псков!

Не радовала и последняя награда завтрашнему «упокойничку»… Шимск разделён рекой Шелонь, недалеко от города впадающей в озеро Ильмень. На том правом берегу Новый Шимск, укреплённый противником по последнему слову военной техники, на этом — Старый Шимск со штабом и частью войск 14-го корпуса. Форсируя Шелонь по льду, мы потеряем танки и десант наполовину! Ибо лёд не выдержит тяжести, а артиллерия противника его «расчистит». Ворвёмся мы в город, а там все перегорожено надолбами, сетью глубоких траншей, противотанковых эскарпов, все простреливается из орудий прямой наводкой. Когда мы окажемся в этом огневом мешке, нас попросту расстреляют! Неужели генерал этого не понимает? Не урок ли был, когда мы в марте прошлого года дивизией пошли без артподготовки на штурм крепостных стен Новгорода?! Все говорило о том, что генерал решил посылать «разведку жизнью», как понималось это опытными фронтовиками в первых траншеях войны.

Здесь надо не 20 танков с десантом, а все 100 и орудий 300 на «обработку» укреплений противника! А дивизион «Катюш»… Их залп здесь — просто комариный укус…

Пишу последние письма домой, кое-каким знакомым девушкам. Родной тетушке Федосье Алексеевне Терентьевой. У нее убиты в Мясном Бору муж Иван Алексеевич и старший сын Георгий. Младшего Анатолия взяли в армию десантником…

* * *