Записки командира штрафбата

Помнятся форсированные марши на 40–50 километров в таёжную глушь в полном боевом. Вещмешок за спиной, на себе — части «Максима», катки, щит и десяток коробок с учебными патронами. Полковая школа — это батальон. Три стрелковых и одна пулеметная рота. Колонной по четыре бежим изо всех сил! Солнце печёт немилосердно. Приходится стальную каску крутить на голове, чтобы охлаждать «солнечную сторону». Боевые охранения: впереди, с полкилометра дистанция, справа и слева, позади — арьергард с санитарными повозками, батальонной кухней и разными сопровождающими. То и дело подаются команды: «Кавалерия слева!» — следует поворот колонны туда. Первые ложатся, клацая затворами, загоняя учебный патрон. Вторая шеренга — с колена уперлась прикладами винтовок оземь, штыки ощетинились. Третья и четвертая — прицел постоянный! «Танки справа!» — и тоже строится соответствующий боевой порядок. «Воздух!» — все врассыпную! «Артобстрел!» — вперед бегом, на что только способен. Выйти из-под обстрела — тоже по уставу.

Привал. Обед. С нами «сам» Королев, травит анекдоты про «медные котелки», про бывалых вояк. Жалуюсь — широкие у меня ноги, ботинки жмут. «Покажи», — говорит. Показываю. Восклицает: «С такими ногами тебя и пнем не собьешь! Молодец!» И к старшине: «Подобрать обувь курсанту Сукневу!» Обедаем вместе с командирами всех рангов у дороги на траве. По-суворовски! Портреты А.В. Суворова и других российских полководцев только выставили тогда в помещениях всех частей РККА.

В таких маршах в глухомань «староверческую» мы искренне уважали своих начальников, начиная с командиров отделений. За весь тот год у нас не было случая, чтобы курсант ослушался командира, нарушил воинскую дисциплину.

Мы гордились: приняли военную присягу. Слова там были такие:[2]

«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников.

Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому Правительству.

Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».

Теперь у нас боевое оружие, и тут же в оружейной — боевые патроны и гранаты на случай настоящей боевой тревоги.

За восемь месяцев этой гонки у нас отсеялся один Алагызов — ну не было от природы у парня необходимых данных на командира отделения: ни голоса, ни строевой подготовки. Остальные твердо решили: идти в армию «на всю жизнь»! Дисциплина, готовность идти «в огонь и в воду», снизу до верхов — абсолютные, с лихим апломбом, что ли! Фуражки одеты лихо, чуть набекрень. У нас не сапоги, а ботинки, но начищены до зеркального блеска. Все подтянуты, опрятны. Нельзя забыться ни на минуту. Однажды я сунул руки в карманы галифе, и доброжелательный наш комиссар школы старший политрук Волошин, прервав беседу, тут же приказал: «Курсант Сукнев! Встать! Выньте руки! Ещё раз — обещаю наряд вне очереди!» От неожиданности я резко вскочил и в душе был обижен, но дисциплина в РККА была железной.