— Может быть, думаете, несчастье из нынешних? Черные косоворотки?.. Красные флаги?.. Тюрьма?.. Ни–ни… От этого меня господь избавил. Верней, я сам себя избавил. Как зеницу ока берег я ее. Шутка ли, одна–единственная дочь, свет очей моих. К тому же удачная! Красавица! Прогимназию окончила! Я делал все, что мог: следил, куда она ходит, с кем говорит, о чем говорит, какие книжки читает. «Доченька, говорю, хочешь читать книжки? Читай на здоровье! Но я тоже, говорю, должен знать, что ты читаешь…» Правда, я не большой знаток в этих делах, но нюх у меня, слава богу, есть. Я, если только загляну в книгу, пусть она будет даже на французском языке, сразу скажу, чем она пахнет…
— Ишь ты?!
— Не хотел я, чтобы мой ребенок играл с огнем, — что же, казнить меня за это?! Вы думаете, я ей устраивал скандалы, ругал ее? Нет, по–хорошему, только шуточкой. «Доченька, говорю, пусть себе в мире все идет как идет. Не мне и не тебе, говорю, все это остановить…» Вот так я, бывало, говорю ей. А она, думаете, что? Молчит! Золотое дитя, тихая голубица. Что же сделал господь? Прошли наконец тяжелые времена. Перенесли мы, слава богу, всякое — и революцию и конституцию! Нет уж черных косовороток, красных знамен, стриженых волос, черт его знает чего, бомб… Я думал, зубы потеряю тут от страха. Шутка ли!.. Ведь одна–единственная дочь, свет очей моих, к тому же удачная, прогимназию окончила…
— Конечно!..
— Короче говоря, пережили мы, слава тебе господи, это горькое время. Теперь можно наконец и о женихе подумать. Приданое? Послал бы только господь хорошего человека! И началась суетня: предложения, сваты, женихи. Гляжу я на дочку — что–то не того… Вы думаете, что? Ничего особенного. Сказать, чтобы она была против замужества? Нет. Так в чем же дело? А вот послушайте. Начинаю я присматриваться, приглядываться и узнаю такую историю: читают книжку, прячутся. И не она одна, втроем читают: она, ее подруга, дочь нашего кантора, тоже удачная девушка и тоже прогимназию окончила, и еще третий — парень из Новогрудка. Что это за парень, хотите знать? Да тут и знать–то нечего. Никчемный парень, все лицо в прыщах, глаза больные, без ресниц, зато золотые очки на носу, некрасивый, грязный парень, куска хлеба при нем не проглотишь, противно. К тому же въедливый, проныра, червяк, настоящий червяк! Знаете, что такое человек–червяк? Я вам объясню. Бывают разные люди на свете: есть человек–осел, есть человек–скотина, бывает человек–собака, человек–свинья. А есть человек–червяк. Теперь вы поняли?
— Ага!..
— Откуда же у меня в доме этот червяк? Все из–за дочери кантора. Он ей приходится двоюродным братом. Учится на аптекарского провизора, или юриста, или дантиста, — черт его батьку знает! Знаю лишь одно — он мой погубитель. Мне этот молодчик в очках сразу же не понравился. Я даже жене сказал… А жена отвечает: «И чего ты только не придумаешь!..» Приглядываюсь, прислушиваюсь — не нравится мне это чтение втроем, и разговоры, и пыл, и то, что они горячатся… И вот я говорю как–то дочери: «Доченька, говорю, что это вы так усердно читаете втроем?» А она: «Ничего, книжку». Я ей говорю: «Вижу, что книжку, но какую книжку?» А она мне: «А если скажу, ты разве будешь знать?» — «Почему бы мне не знать?» Рассмеялась: «Это не то, что думаешь… Книжка эта называется «Сани», роман Арце Башес»*. — «Арце Башес, говорю, был когда–то меламед, слепой старик, давно умер». Снова смеется. А я думаю: «Эх, дочурка, дочурка, ты смеешься, а у отца сердце кровью обливается…» Что же я предполагал? Да чего уж тут спрашивать? Я думал, может, снова начались прежние дела. И вы думаете, я не решился прочесть эту книжку?..
— Удивительно…