Записки кукловода

Конечно, Кнабель и не думал посылать людей разыскивать рыжее сокровище Шайи Бен-Амоца. Что за глупость? У него сейчас каждый человек на счету. Наврал дураку, а тот и поверил. Собственно говоря, после речи Брука Шайя уже не очень-то и нужен. Поп-кумиров, выскакивающих в настоящий момент на сцену, нет необходимости объявлять — их и так все знают и ждут. Вон, как ревет толпа, как взрывается площадь свистом и аплодисментами — настоящими, оглушительными, не то что суррогат из динамиков. Но и скандал тоже ни к чему. По опыту, от Шайи можно было ожидать чего угодно… А потому Ромка продолжил прежнюю линию сдерживания, торопливо зачастил первое пришедшее в голову вранье:

— Ищут, Шайя, ищут… да, по-моему, и нашли уже, я что-то слышал по переговорнику. Вот, послушай сам… а теперь извини, мне надо… сам видишь.

Он даже на несколько секунд сунул Шайе под ухо шуршащий и щелкающий «воки-токи», подержал и тут же — с извинениями — засеменил вниз, за спускающимся Амноном Бруком. Но извинения не помогали, настырный журналистишка не отставал, и потому Ромке пришлось мигнуть одному из топтунов, чтобы попридержал Шайю в сторонке на минутку-другую. И вот теперь он опасливо косится через плечо на зарождающийся сзади скандал. Ерунда, конечно, мелочь, но обычно именно такие мелочи и срывают большие спектакли. Примеров много. Но где же эта патлатая сволочь? Его выход… неужели испугался? Вот обидно-то будет… Ромка тянет время, выгадывает секунды. Брук еще стоит рядом, сложив руки на животе и брезгливо поджав губы, но уже выказывает признаки нетерпения. Вот за Битла волноваться не надо — этот никуда не денется. Парализован начальничек… Шайя сзади переходит на крик.

— Остановите его! Остановите! — кричит Шайя, тщетно пытаясь вырываться из крепких объятий топтуна. — Волосатого! Держите!

Ромка оборачивается. Ну наконец-то! Двигаясь по широкой дуге в обход неподвижного Голема, во внутреннюю зону из темноты, как на сцену из-за кулис, врывается он, истинный король этого эпизода, в джинсах и полосатой футболке. Давно не стриженные волосы паклей взлетают вокруг бледного треугольного лица, рот искажен мученической гримасой, безумные глаза уставлены внутрь, но все это не так уж и важно — ни глаза, ни пакля, ни джинсы. Важно же то, что в руке у него стреляющий пистолет. Бах!.. бах!.. бах!

* * *

Акива пришел на площадь еще засветло — задолго до назначенного времени. Ночь накануне он провел без сна: крутился в ворохе мятых простыней, бродил из угла в угол, пил воду, залезая под кран оттопыренной щекой, смотрел в окно на тускло освещенную улицу, вздыхал, отгонял комаров. Последних ни с того, ни с сего налетела чертова туча. Они противно звенели над головой в самые деликатные моменты, вытаскивая из сна за коварно ужаленное ухо уже задремавшее было сознание. Акива объяснял это собственным волнением. Комары замечательно чувствуют запах стресса. Видимо, кровь, насыщенная адреналином, считается у них особенным деликатесом.

А волноваться было от чего. Ему предстояло ни много, ни мало изменить ход истории. Перевести стрелку на пути поезда, бешено мчащегося к взорванному мосту, предотвратить катастрофу, спасти человеческие жизни. Людей Акива всегда полагал высшей ценностью. Людей вообще… хотя конкретные представители этой породы высших существ, которых ему приходилось встречать на своем жизненном пути, навряд ли заслуживали места на верхней ступеньке пьедестала. Да что там места на пьедестале! — По совести говоря, их даже не следовало подпускать на миллион световых лет к той галактике, в дальнем конце которой, возможно, был установлен этот воображаемый пьедестал.

Народец Акиве попадался настолько плевый, что время от времени к нему в голову начинала закрадываться неприятная мысль, что будет, если все люди на деле окажутся подобным же дерьмом? Вокруг, грубо работая локтями, суетились приземленные эгоистичные хамы, предпочитающие тянуть одеяло на себя в любой ситуации, даже тогда, когда его с гарантией хватило бы на всех. В итоге одеяло неизменно рвалось на мелкие клочки, но хамов это нисколько не расстраивало. Напротив, увидев, что больше делить нечего, они удовлетворенно засыпали под открытым небом, согретые теплом только что закончившейся драки, в то время, как у несчастного Акивы, не принимавшего участия в сваре, от холода зуб на зуб не попадал. Поди полюби такое мерзкое стадо.