Читаем Записки лимитчика полностью

...Марик! Всегда, когда теперь подхожу я к Центральному рынку, вспоминаю про Марика. О нем, кажется, известный Лепешкин говорил, а может, и не Лепешкин. Марик теперь заместительствует на Центральном рынке. «Черта ли в ней, в филологии! — сказал он будто бы. — Филологией, брат, сыт не будешь...» На Центральном рынке он прохаживается иногда вдоль мясных рядов — с видом  п р и ч а с т н ы м, при галстуке, углубленный в свои мысли, чуть поодаль от самой большой толкучки... Был некрасивый, с узким лицом без подбородка и с лошадиными зубами, которые вечно выказывал в улыбке; чем-то всех привлекавший, по институтским коридорам так и передавалось: Марк... Марик... Ожидалось от него замечательное. Шумело время. Была быстрая походка внаклон, с прискоком бег на баскетбольной площадке...

На мраморах торговых свершалось вечное: купить — продать. Ну что ж, будем думать: Марик на судьбу не в обиде. А кто в обиде? Конец октября, запомнилось: рыночная рабочая с метлой, в красном платке, глядит застывшими глазами на медленно падающий снег. Падает снег к нам в траншею — за рыночным забором. Сюда, к Центральному рынку, нас послали недавно. До этого мы, заводские, ходили на строительство подстанции, — каждый должен был отработать месяц. Ну месяц и месяц, не спорили, хотя поначалу я задрался с прорабом: спецодежду здесь не обещали, завод — сказано — обеспечивает. А завод не обеспечивал. Тем более мне, грузчику-экспедитору, — что-то выдавали, давно сносил.

На подстанции в те дни было много солнца, просто солнечный потоп, — это отметилось — на задах стадиона и вблизи парка, впритык с какими-то складами, базами Осенние солнечные дни одаряли без меры острой утренней знобкостью, сосновым запахом и запахом вскрытой земли, резким и грубым. Но тем и прекрасным! Прорабка в бывшем частном домишке полуразваленном. Мастер нас на работу наряжал — блондин рыжеватый с прозвищем предосудительным — Порнография. «Это, говорит, не работа, а — порнография!» И так это он, быстро проговаривая, чистым голосом всегда повторял... И повторял потом в течение дня, присев на корточках над открытой траншеей, где были проложены керамические трубы ливневки — светло-коричневые, обольстительно блестящие, словно нагие девичьи тела... Или над пастью водоотстойника, забетонированного неправильно, — пришлось долго откачивать воду и в мокрети, глинистой квашне долбить, долбить отбойными молотками, скалывая лишний, мощной толщины бетон днища. А сам был первый год в мастерах, молодой, ясный, из института; а хотелось казаться бывалым, грубым... Двоих предшественников его одного за другим прогнали: много стройматериалов размотали, проворовались.

Молодость! Твой мастер честен был и справедлив, иные из заводских, заводилы, на него крепко обижались, дураком за глаза честили: не отпускал раньше времени с работы, как приохотились было на строительстве управленческого корпуса. Не сдавался мастер, в голубых глазах его сияло не по-осеннему.

— Эх, попали мы в Порнографию! — чьи-то слова, жестокость жестов.

А мне наша стройка живо напомнила конец шестидесятых, заветное: те же лопаты здесь, ломы, отбойные молотки с компрессором, голубые баллоны с кислородом, шланги, резаки, те же, кажется, что и в шестидесятых, сварщики с их нечеловеческими огнями сварки, бетон и бетонщики, нивелиры, металлоконструкции, важные от сознания своей будто бы незаменимости монтажники в драных брезентовых одеждах, армянин дежурный электрик, бешеные самосвалы, бульдозеры, приобретающие характер самих бульдозеристов...

На траншеях же у Центрального рынка мастером — Андрюша. Что у него за душой? Загадки тут нет никакой. За душой у мастера Андрюши вера в неизменность мира и несменяемость начальства, безотцовщина, рыбалка на Шершневском водохранилище. У него большие карие глаза с влажным юношеским блеском, напоминает он чем-то едва вылупившегося птенца. Если на подстанции у заводских домик железный на полозьях — там узелки с едой кое у кого висели, рукавицы сохли на электропечи, брезентухи да телогрейки на ночь оставлялись, во всякую свободную минуту любители резались в перекидного, случалось, таили лишнюю сладкую минуту от Порнографии, — то на Центральном рынке у Андрюши — будочка малая, облагороженная серебряной краской, страшная, как в гробу, теснота, табачная вонь, завал из лопат, ломов, переплетений шлангов, двоим не разойтись. Ну не разойдешься, так расползешься! А выползя, поглядишь на белый свет, удивишься: снова ты человек, снова жизнь велика, нескончаема...

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза