Записки литературного негра

Медицина? Я любила медицину. Иначе я никогда не пошла бы в медицину: за всю жизнь я никогда не тратила себя на то, на что не хотела тратить - зато уж когда хотела, тогда работала с полной самоотдачей. Но литературу всегда любила больше. Планируя лет в 16-17 свой дальнейший путь, рассчитывала: медицина будет источником прочного дохода, литература - увлечением… Когда на четвёртом году преподавательской работы обнаружилось, что месячная зарплата ассистента кафедры равна гонорару за одну статью для "Знака судьбы", стало ясно, что схема нуждается в пересмотре. Могла бы я повысить свои кафедральные заработки? Да, могла - взяв полторы ставки, полную лечебную нагрузку, биопсии и т.д., и т.п.; но тогда не осталось бы времени писать. Тем временем из двух моих привязанностей литература постепенно брала верх. И когда я, пребывая в сфере очередного романа, трансово водя шариковой ручкой по бумаге, вдруг спохватилась, что опоздала на занятие, и пришлось спешно звонить завучу Ларисе Еремеевне, чтоб меня заменили - это был сигнал. Двум господам нельзя служить. Если в семнадцать я думала, что меня хватит на всё, то в тридцать с лишним поняла: надо заниматься не тем, чем можешь, а только тем, чем не заниматься не можешь.

Используя анатомическую метафору, медицина для меня - аппендикс: расставшись, преспокойненько без неё живу. А литература - головной мозг. Чтобы пожертвовать ею, требовалось себя гильотинировать. Я избежала участи анэнцефала. Сейчас вижу, что к счастью.

Конечно, можете выдвинуть обвинение в том, что, бросив специальность, которой государство меня шесть лет учило, я подрываю государственный бюджет. Но будем надеяться, что ежегодная практика, в течение которой я бесплатно (и бескорыстно! И фанатея этим!) кормила с ложечки тяжелобольных, ставила им капельницы и клизмы, обмывала им задницы и передницы, выслушивала их жалобы на заскорузлый быт, способна, хотя бы отчасти, послужить оправданием. (Этот период биографии отразился в рассказе "Рука Франкенштейна" - не сочтите за рекламу…) Плюс ещё мои бывшие студенты, которые до сих пор радуются, встречая меня; надеюсь, я, по крайней мере, убедила их, что патологическая анатомия - это не скучно.

Зарабатывать переводами? Вопрос так не стоял. Бывают гениальные переводчики: яркий пример - мой учитель и друг В. Б. Микушевич. Но, наблюдая его работу, отчётливо понимаю, что из меня переводчик выйдет препаршивый. Во-первых, нахватавшись в разной степени четырёх иностранных языков, в совершенстве ни знаю ни одного. Во-вторых, талант переводчика - жертвенный: требуется максимально точная по букве и близкая по духу передача оригинала. Я же люблю нести отсебятину. Люблю сочинять - только это по-настоящему и люблю. К тому же каждый раз, как я сажусь за перевод, внутренний голос напоминает, что писать собственные слова гораздо интереснее, чем воспроизводить чужие.

Журналистика - то же самое, и ещё хуже. Для журналиста я слишком робка, неловка, малоконтактна. Позвонить незнакомому человеку - трагедия. Добыть информацию путём интриги или натиска - китайская грамота. Единственный вид журналистики, где отдыхаешь душой - статьи для "Знака судьбы" о великих мастерах жанра ужасов. Но если писать только их, получишь (см. выше) всё тот же нищенский оклад кафедрального сотрудника. Круг замкнулся. От чего ушли, к тому и пришли.

Живи я в дописьменную или малограмотную эпоху, могла бы зашибать деньгу в роли бродячего рассказчика. В аудитории классов Аннинского, Бежина, Микушевича, когда мне предстояло там выступать, набивалось немало публики, которая ходила именно "на меня". Жаль, неловко как-то - пускать кепку по кругу… Да и много ли так насобираешь? А у меня, представьте, на тот момент - мама, которая вплотную собирается выйти на пенсию - и свекровь, которая уже вышла. (И ещё бабушка со стороны мужа, от дряхлости превратившаяся во младенца, за которой свекровь постоянно ухаживает…) И муж, который, чтобы нас кормить, по четырнадцать часов проводит за лотком в метро, на ногах, вдыхая миазмы и бактерии (дважды за полгода тяжело болел), не имея возможности ни присесть, ни поесть, ни в туалет выйти (не то всё разворуют) - короче, хоть и святой (лоток-то церковный), но адов труд, от которого начинали пить самые стойкие. И вот в такой момент мне подвернулась работа литературного негра. Конечно, проще было благородно отказаться. Но такое благородство с моей стороны весьма смахивало бы на свинство.

Гонорары литературного негра намного выше тех, которые я получала в лучшие свои журналистские времена. Но разве дело только в деньгах? Нет, угадали, не только в них…

"Неужели не могу издать свои романы?"