- М-м-м... - мычал гимназист, - не все ли равно, цветок или животное. У нас еще этого не проходили в классе. А вы чего с носом суетесь, когда вас не спрашивают? Ишь какая умница выискалась!.. - внезапно накинулся он на меня.
- Ужасная выскочка! - вторила ему девочка и прищурила свои голубые глазки. - Вы лучше бы за собой следили, чем Жоржа поправлять, - капризно протянула она, - Жорж умнее вас, а вы вот в калошах в гостиную влезли. Очень красиво!
- Остроумно! - снова процедил гимназист.
- А ты все-таки мокрица! - пропищал его братишка и захихикал. - Мокрица и нищая!
Я вспыхнула. Никто еще не называл меня так. Прозвище нищей обидело меня больше всего остального. Я видела нищих у паперти церквей и не раз сама подавала им деньги по приказанию мамочки. Они просили "ради Христа" и протягивали за милостыней руку. Я руки за милостыней не протягивала и ничего ни у кого не просила. Значит, он не смеет называть меня так. Гнев, горечь, озлобление - все это разом закипело во мне, и, не помня себя, я схватила моего обидчика за плечи и стала трясти его изо всей силы, задыхаясь от волнения и гнева.
- Не смей говорить так. Я не нищая! Не смей называть меня нищей! Не смей! Не смей!
- Нет, нищая! Нет, нищая! Ты у нас из милости жить будешь. Твоя мама умерла и денег тебе не оставила. И обе вы нищие, да! - как заученный урок повторял мальчик. И, не зная, еще чем досадить мне, он высунул язык и стал делать перед моим лицом самые невозможные гримасы. Его брат и сестра хохотали от души, потешаясь этой сценой.
Никогда не была я злючкой, но когда Толя обидел мою мамочку, я вынести этого не могла. Страшный порыв злобы охватил меня, и с громким криком, не задумываясь и сама не помня, что делаю, я изо всей силы толкнула моего двоюродного братца.
Он сильно пошатнулся сначала в одну сторону, потом в другую и, чтобы удержать равновесие, схватился за стол, на котором стояла ваза. Она была очень красивая, вся расписанная цветами, аистами и какими-то смешными черноволосыми девочками в цветных длинных халатах, в высоких прическах и с раскрытыми веерами у груди.
Стол закачался не меньше Толи. С ним закачалась и ваза с цветами и черненькими девочками. Потом ваза скользнула на пол... Раздался оглушительный треск.
Трах!
И черненькие девочки, и цветы, и аисты - все смешалось и исчезло в одной общей груде черепков и осколков.
5. Разбитая ваза. Тетя Нелли и дядя Мишель
Минуту длилось гробовое молчание. На лицах детей был написан ужас. Даже Толя присмирел и вращал во все стороны испуганными глазами.
Жорж первый нарушил молчание.
- Остроумно! - протянул он в нос.
Ниночка покачала своей красивой головкой, глядя на груду черепков, и произнесла значительно:
- Любимая мамина японская ваза.
- Ну так что же! - прикрикнул на нее старший брат. - А кто виноват?
- Не я только! - выпалил Толя.
- И не я! - поспешила не отстать от него Ниночка.
- Так я, по-вашему, что ли? Остроумно! - обиделся гимназист.
- Не ты, а Мокрица! - выкрикнула Ниночка.
- Конечно, Мокрица! - подтвердил и Толя.
- Мокрица и есть. Надо пожаловаться мамзельке. Зовите сюда вашу Баварию Ивановну - то бишь Матильду Францевну. Ну, чего рты разинули! - командовал Жорж младшим детям. - Не понимаю только, чего она смотрит за вами!
И, пожав плечами, он с видом взрослого человека заходил по зале.
Ниночка и Толя скрылись в одну минуту и тотчас же снова появились в гостиной, таща за собою Матильду Францевну, ту самую клетчатую даму, которая встретила меня на вокзале.
- Что за шум? Что за шкандаль? - спрашивала она, глядя на всех нас строгими вопрошающими глазами.
Тогда дети, окружив ее, стали рассказывать хором, как все случилось. Если б я не была так убита горем в эту минуту, то невольно удивилась бы тому избытку лжи, которая сквозила в каждой фразе маленьких Икониных.
Но я ничего не слышала и не хотела слышать. Я стояла у окна, смотрела на небо, на серое петербургское небо, и думала: "Там, наверху, моя мамочка. Она смотрит на меня и видит все. Вероятно, она недовольна мною. Вероятно, ей тяжело видеть, как нехорошо поступила сейчас ее Леночка... Мамочка, милая, - шептало мое сильно бьющееся сердце, - разве я виновата, что они такие злые, такие нехорошие задиры?"
- Ты глухая или нет! - внезапно раздался за мною резкий окрик, и цепкие пальцы клетчатой дамы впились мне в плечо. - Ты ведешь себя как настоящая разбойница. Уже на вокзале подставила мне ножку...
- Неправда! - вне себя прервала я резко. - Неправда! Я не делала этого! Я нечаянно толкнула вас!
- Молчать! - взвизгнула она так, что стоявший неподалеку от нее Жорж зажал себе уши. - Мало того что ты груба и резка, ты еще лгунья и драчунья! Нечего сказать, сокровище приобрели мы себе в дом! - И, говоря это, она дергала меня за плечи, за руки и за платье, в то время как глаза ее так и сверкали злобой. - Ты будешь наказана, - шипела Матильда Францевна, - ты будешь строго наказана! Отправляйся снимать бурнус и калоши! Давно пора.