Записки мелкотравчатого

Сидят борзятники вокруг стола с ложками; пришел ловчий в избу, переобулся, сменил мокрый кафтан, второчил про запас чуйку, сел на бурого белоглазого и поехал со двора. На шестой версте свернул он с большой дороги на проселок, перешиб поле, подъехал к острову и начал подвывать, но отголосу не слыхать; опоздал ловчий к месту: волки на добыче! «А как снесла их нелегкая совсем!» — думает огорченный охотник и выбирает местечко повыше, да посуше, садится наземь, надевает чумбур на руку, накрылся чуйкой, раскурил с грехом пополам свою носогрейку, курит и слушает, как дождик пополам с крупой барабанит по кожаному потнику, и седельной подушке. Дождавшись рассвета, он сел на коня и отъехал дальше от острова, на темя бугра, откуда видно в даль… А вот направо полем старик тащит на спине овцу… вот и матка; за нею четверо молодых протянулись в ниточку и идут след в след; с другого конца бегут на рысях два переярка и все, один к одному, спустились к болоту и пошли на логово. «Ладно», — думает ловчий, а самого бьет лихорадка, только не настоящая, а охотничья…

…К двум часам за полдень болото очищено, гончие вызваны, ловчий переобулся, то есть вылил из обоих сапогов воду и надел их на ноги без воды, взмостился на коня и повел стаю за двадцать верст в Телюхи. Тут по-прежнему борзятники сели ужинать, ловчий поехал «поверять гнездо»…

Каких сортов и видов ревматизмов не призапасит себе на старость этот «охотник — не работник», этот бездельный человек в жизни; в которой из костей его не окажется зуда и ломоты, тогда, как, поконча с делом, подслепый, оглохший, забытый и брошенный, пойдет перепалзывать с лавки на печку… Эх, сказалось бы, да… пора в Чурюково.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

● Что-то вроде проклятия. ● Мордва русская и французская. ● Ливрейный картуз и двойник его сиятельства. ● Два новые штриха по Владимирцу и Бацову. ● Чурюково. ● Отзыв волков. ● Ловчий и стая. ● Травля. ● Пирог. ● Глухонемой. ●

На другой день мы торопились расстаться как можно ранее с скверными двориками, где каждый из нас, начиная от человека до последней собаки, претерпел в полном смысле слова те неудобства, какими, по примерной гадости, тесноте и вони, могут наделить путника (и, вдобавок, не даром) эти тамбовские караван-сараи… Извините за отступление: право, и теперь меня разбирает зло при одном воспоминании об этом и ему подобных ночлегах, в которых, нельзя не прибавить, многие сочинители-патриоты находят столько поэзии и аромата, как будто, помимо этой копоти и вони, нет на Руси предмета для их хвалебных гимнов. Господи! Да когда же проглянут и принюхаются к настоящему делу эти восторженные певуны, когда, подобно шляпкам и кринолинам, войдут у нас в моду и человеческие пристанища?

Верстах в пятнадцати мы догнали обоз и охоту, пересели на заранее оседланных лошадей и, присоединив к себе борзятников обеих охот, тронулись до места. Любо было глядеть на эту длинную нить всадников, бодрых, развязных, веселых, с бравою посадкой, на одномастных, крепких и красивых лошадях. Может быть, мне бы и не пришло на мысль говорить об этом, если б справедливость моего впечатления не подтверждалась свидетельством совершенно посторонним.

По пути нам следовало проезжать помещичье село; охотники съехались и грянули песню; широкая улица вела селом к барской усадьбе, мимо сада которой лежал наш путь. Народ повалил к нам навстречу: мужики, с цепами и метлами в руках, бежали словно на пожар; мальчики и девочки орали во всю глотку; им вторили дворовые собаки, трусливо выставляя морды из-под ворот; куры взлетали, кудахтали и выкрикивали свою куриную тревогу; впереди нас, подняв хвост, металась по улице испуганная телушка и ревела неистово; из сеней выскакивали на улицу черные, словно из трубы, закоптелые бабы и гамели к соседкам:

— Акулька! Акулька: глядь-кио-о-о? И на, какой, о-о! Мотька, не дури, съисть…

Но Мотька все-таки горланил как-то не по-человечьи доискивался в навозе щепки, чтоб метнуть ею в борзых.

1-й охотник: — Вот она, мордва-то семиглазая… Кирюха, глядь-ка, вон выскочила: еще потемней!

Кирюха (к бабе потемнее): — Ты, красотка, из которого села?

Баба осклабилась и закрыла рот рукавом.

3-й охотник (проезжая): — Вот они каковы, нонешиие!

4-й охотник: — Хуже давешних.

5-й охотник: — Ха, ха, ха! Новые — псовые, бурдастым сродни…

Задние: — Не замай, умоется… А то приснится.

Последний: — Эй, матка! Рыло-то прибери в чулан! К празднику годится…

Баба: — Ишь ты… Мотька, не дури!