— А это давайте посмотрим сейчас и вместе решим. С крыши округа как на ладони, можно примерно прикинуть, на какие улицы сворачивать, чтобы их там было по минимуму. Только дело ведь не в этом, Леонид Николаевич. Это не самое сложное. Самое сложное — вас убедить уже хоть что-то делать. Без вас ни Ира, ни жена ваша, ясное дело, никуда не поедут, и поэтому слово ваше очень много значит. Вам решать, останутся ли они здесь, ждать, пока закончится вода и пища, или пойдут куда-то, всем рискнув, и, может быть, найдут там что-то получше, чем то, что у нас здесь есть. А есть у нас город, в котором мёртвые сбиваются в орды, и скоро от них совсем будет не спрятаться и не скрыться. Есть у нас станция, которая сейчас, как мы с вами разговариваем, килограммы всякой дряни выбрасывает в воздух, а ветром всё это несёт сюда. И есть квартира с бетонными стенами, которая через пару месяцев превратится в один большой холодильник. Была б моя воля — меня бы уже давно здесь не было. Только я без Иры никуда. А без вас — она никуда.
— Ох, как выдал… Репетировал, поди?
— Ещё как репетировал, — спокойно ответил я.
Леонид Николаевич долго смотрел на меня, словно бы думая, что сказать. Поначалу лицо его имело такой вид, словно он собирался по пунктам объяснить мне, почему я неправ. Потом — такой, словно он сейчас набросится на меня, схватит за грудки, оттащит к краю крыши и в ярости скинет вниз. Наконец, он снова переменился в лице, но теперь стал каким-то до крайности жалким и несчастным.
— Боюсь я, Костя, — сказал он, отвернувшись, — Знаю, что так лучше будет. А поделать ничего не могу. Это ж как в лес к волкам выйти. Дом бросить. Ими вон всеми рискнуть. Я ж ради этого всего жил. Дом-то — чёрт с ним. А если этих двоих не уберегу? Здесь-то хоть сидят пока — и хорошо. А там?
— Там — всё, может быть, будет хорошо. Здесь — точно ничего не будет хорошо. А про волков и лес вы и сами знаете поговорку.
— Ладно, я подумаю. Уговорил.