Записки мертвеца

— Х-ха! — сказал Лёха, едва я закончил свой рассказ. Он открепил бутылку от крана и, не надевая на неё крышку, протянул мне, — На, хлебни. В себя малёх придёшь. Ты, кстати, это… Не покусали тебя часом?

Он насторожено посмотрел на меня. Я ответил, что меня совершенно точно не кусали, и зачем-то добавил, что если он хочет, то может проверить.

— Хм… Нет, спасибо, — слегка озадачившись, ответил Лёха, — Верю. Да и чё блин, голым тебе тут плясать? Так, а это… Чё спросить-то хотел?..

Сквозь темноту я, наконец, смог отчётливо разглядеть его лицо. И взгляд: он смотрел в какую-то точку перед собой, словно разглядывая некую микроскопическую трещину на барной стойке, параллельно пытаясь вспомнить, как зовут не только меня, но и его самого. Он был пьян — это я понял сразу, едва услышав его заплетающуюся речь. Теперь, увидев его лицо, я утратил последние сомнения по этому поводу. Наконец, будто бы поймав запоздавшее озарение, он округлил глаза и, вспомнив, видимо, что хотел спросить, разродился:

— А! Во чё! А чё ты из хаты ушёл-то, ё-моё? Ты ж у себя дома был, правильно?

— Да.

— И чё? Сидел бы и сидел, нафиг куда-то попёрся?

Медленно потягивая предложенную мне гостевую порцию прохладного напитка прямо из горла бутылки, я рассказал ему про Иру: про то, кто она, где она, почему я хочу к ней попасть, и как непросто мне будет, скорее всего, это сделать.

— …а там, где она живёт — где квартира у неё то есть — там мертвяков видимо-невидимо. Реально не протолкнуться, натуральная маёвка мёртвых анархистов. Так что дотуда я дойду, а там — не знаю, как дальше. На ум только вертолёт приходит. Но что-нибудь придумаю. Или сдохну там, но зато… Зато попробую.

Чем больше я пил, тем более откровенными становились мои речи. Лёха увлечённо слушал их и кивал, но, спустя десять-двадцать минут моего монолога, я заметил, что верхние веки его становятся как будто бы тяжелее, а моргает он всё реже и реже. Его, похоже, клонило в сон, и, чтобы его хоть как-то расшевелить, я решил дать слово ему:

— Ну ладно про меня. Ты-то как здесь? Я думал, ты в Радуге остался.

— В Радуге-шмадуге, — ответил Лёха, махнув рукой, — Ушёл я, как ходить смог. Тут вот осел. Бухаю сижу: только так мозги не парятся всем… Этим.

Лёха кивнул головой в сторону завешанной полотенцами решётки. Он отхлебнул из своей бутылки и продолжил:

— Пивас правда только на паре кранов остался. Да и тот чё-то ядрёный какой-то. Э-э… Тебя-то, смотрю, лихо с него развозит! Давай-ка знаешь, как? Давай-ка завтра побазарим уже.

— Завтра?

— Ну, или сегодня. Позже короче. Я вообще спал, пока ты там барагозить не начал. Прилягу я. Ты тоже приляг где-нибудь. Только в подсобку не ходи.

— А что там?

— А не ходи просто и всё. Потом покажу, расскажу. Всё, давай, я это… На боковую.

Лёха, качаясь, плюхнулся на свою лежанку, расположился на ней и обнял какой-то мешок, служивший ему подушкой. Всё было как в тумане. Напиток, предложенный Лёхой, я выпил до дна, и теперь тоже был слегка навеселе. Всю сумбурность и хаотичность нашей встречи трудно описать словами: полчаса назад я был там, снаружи, на волосок от смерти, а теперь — вот он я, болтаю со старым знакомым как ни в чём не бывало и напиваюсь до беспамятства, позабыв совершенно обо всём, что меня заботило. Как и рекомендовал Лёха, я нашёл себе угол и лёг там, прямо на полу. Мир вокруг кружился. Кружился он и когда я закрывал глаза. Слегка тошнило и хотелось почистить зубы. Я лежал и думал о чём-то — уже и позабыл, о чём. Потом — отключился.

Когда Лёха разбудил меня, я понял, что ещё жив. Что непостижимая встреча с ним в месте, которое я совершенно случайно избрал в качестве укрытия от преследовавшего меня мертвеца, была не видением в предсмертном бреду, а реальностью. Такой же реальностью, как головная боль, тошнота и омерзительный запах изо рта, который мне хотелось сейчас же чем-нибудь заесть.

— Живой? — спросил Лёха, — Опохмел сделать?

— Опохмел?

— Ноль-пять светлого, нефильтрованного. Гроссвайс, етить его… Как там у них слоган в рекламе был?

— Понятия не имею. Мне не надо, спасибо, — ответил я.

— Зря. Пить надо так, чтоб не успевать опомниться, понимаешь, да? Иначе нафиг оно нужно?

Лёха снова был пьян, а я — поражён. Как он может пить после того, как уже пил? Как в него лезет и не просится обратно? Что с ним случилось? Я готов был поклясться, что раньше он не был таким. Я видел перед собой отчаявшегося человека, осознанно катившегося по наклонной вниз, который, очевидно, занимался намеренным самоуничтожением. Что же с ним стало? Не могу сказать, что хорошо знал того Лёху из Радуги, но сейчас мне казалось, будто передо мною не он, а кто-то, кто по волшебству завладел его телом и теперь хочет его смерти.

— Ты сам вообще как? — спросил я его, — Всё у тебя нормально? Как живот? Тебе вроде тогда черенком здорово прилетело. Последний раз, когда мы в Радуге виделись, ты лежал и не вставал. Сейчас как себя чувствуешь?