В доме все проснулись. Вернусь к дневнику позже: может быть, этим вечером, а может — уже завтрашним утром. Планы на день такие: снова вести беседы с Ирой и её родителями касательно отъезда и уповать на чудо. На то, что сегодня они, наконец, решатся хоть на что-то. Ещё думаю подняться на крышу и проверить радио. Надо будет раздобыть что-то вроде медицинской маски или банданы: запах мертвечины в подъезде просто невыносимый. Возможно, он вскоре начнёт просачиваться в квартиру и выкурит нас отсюда, и мы, наконец, начнём куда-то двигаться. Если и не запах гниющей плоти, то что-то другое должно заставить их шевелиться: переливающиеся цветами радуги радиоактивные облака на горизонте, смрад гниющего в подъезде тела, невыносимые бытовые условия, создавшиеся после отключения электричества и водоснабжения — хоть что-то. Но как скоро это произойдёт — вопрос открытый.
…
Вечер. Пишу это, поднявшись на крышу вместе с дневником. И с радио. Где-то час назад я притащил его сюда, вытянул антенну и стал крутить ручку переключения волн — или как там она называется. Результат — тишина. Тишина почти везде, кроме маленького промежутка на сто четыре и три ФМ. Его очень трудно было поймать, на него почти невозможно было настроиться с этой неповоротливой ручкой приёмника. Как настроить воду в смесителе в душе: слева — кипяток, справа — ледяной дождь, а где-то посередине, на одном микроне пространства — неуловимая идеальная температура. Но я смог настроить приёмник на волну этого шума, отличавшегося от привычных помех. И услышал музыку. Она играла где-то там, вдалеке, за пеленой шипения и свиста. Едва различимы были гитарные рифы и голос солиста. До боли знакомый голос, но я никак не мог вспомнить, как называется группа, и как называется песня, которая звучит в динамике. Однако я узнавал и различал слова. Я помнил этот текст! Давным-давно я слушал эту группу: в пятнадцать или может быть в шестнадцать лет, когда фанател по тяжёлой музыке.
«Чёрный дождь идёт,
Загрязняя землю.
Человечество умрёт,
Кругом разбросаны тела».