Записки мертвеца: Часть II

К чему я вообще всё это рассказал? Да кто его знает. Наверное, хотел передать свои ощущения в момент, когда я столкнулся взглядом с тем сидящим около дерева бедолагой. Хотел передать вам всю глубину своего замешательства, всё то смятение и незнание, как мне быть и что делать с этим пустым, холодным взглядом безжизненных белёсых глаз. На кого я смотрю? На человека или на нечто иное? Что мне делать: отводить глаза, как обычно это делал при взгляде на случайного незнакомца на улице, или улыбнуться и сказать что-то вроде: «Ну, привет, дружок!» — как я делал это, глядя на какое-нибудь животное? В голове моей произошло замыкание, ближайшей аналогией к которому мне видится синий экран смерти на компьютере. «Сбой системы, пожалуйста, перезагрузитесь». И это секундное замешательство из-за, казалось бы, сущей ерунды едва не стоило мне жизни.

Мертвец резким движением оттолкнулся спиной от дерева и подался вперёд. Затем он встал на четвереньки, вскинул голову и снова посмотрел на меня: теперь уже исподлобья, чуть вздёрнув брови. Потом он издал звук. Такой короткий, резкий:

— Ау!

Будто бы он потерялся в лесу, хотел позвать на помощь, но вдруг передумал и оборвал свой клич на полпути изо рта. Потом он снова молча посмотрел на меня. Я не двигался. Если бы он нёсся на меня сломя голову, я знал бы наверняка, что надо бежать. А тут… Тут он просто стоит и смотрит. Конечно, вероятнее всего он кинется на меня в несколько следующих секунд, а потому стоять и ждать этого нет никакого смысла — лучше сразу броситься наутёк. Но что, если нет? Что, если с ними работает то же, что работает с медведями в лесу: смотри ему в глаза и выгляди большим, чтобы тот передумал атаковать?

Ещё несколько долгих секунд он глядел на меня, пока, наконец, не повернул шею так, словно захотел вдруг увидеть меня вверх ногами. С наклоненной вбок головой он издал новый звук:

— У-у-у-о-о-о-о!

Возглас, похожий одновременно на удивление и удовлетворение от, скажем, глотка холодного кваса знойным утром.

А потом он попёр на меня. Всё так же, на четвереньках, отталкиваясь ногами и помогая себе руками, словно обезьяна. Наверное, я бы и дальше стоял там и смотрел на него до того самого момента, пока он не выпил бы мои глаза из глазниц вместе с содержимым черепа — настолько я был обескуражен его поведением. В чувство меня привёл звук разбившегося стекла, донёсшийся с одного из балконов многоэтажки. Этажа то ли с третьего, то ли с четвёртого — не помню — на улицу выбросился человек. Он разбил окно собственным телом и всем своим весом упал траву под балконом. Должно быть, это был ещё один мертвец, пришедший на зов того, на четвереньках. Потом разбилось ещё одно окно. И ещё. И ещё. Они всё падали и падали на землю с тяжёлым и глухим звуком, сопровождавшимся затем треском переломанных костей, а после — воплем… нет, не боли — жажды. Хриплым рёвом иссушенных, обескровленных глоток, сравнимым с воплем ликования бедуина, застрявшего в пустыне и бродившего по ней долгие дни и недели прежде, чем найти, наконец, источник пресной воды где-то там, вдалеке, на горизонте.

Я побежал что было сил. Я бежал и слышал, как вслед за мной шлёпает по асфальту тот самый мертвец, передвигавшийся на четвереньках. Бежал я до самой развилки, на которой мне нужно было свернуть направо. Я повернул и обмер. Там, вдалеке, ещё через пару сотен шагов, которую я со своей нынешней скоростью преодолел бы за пару десятков секунд, стояло несколько человек. Они стояли, сгрудившись возле перевёрнутой посреди дороги тачки и не выглядели как её пассажиры, с трудом выбравшиеся из неё и решившие эту тачку перевернуть и поставить обратно на колёса. Они были похожи скорее на тех, кто сожрал этих самых пассажиров когда-то давно. И теперь они смиренно ждали, пока не услышат, не увидят или не почуют свою новую добычу. Они были впереди. Позади — тот тип, на четвереньках и с осколками стекла во лбу и щеках. На подмогу ему уже наверняка спешат те, кто выбросился из окон многоэтажки и, отряхнувшись и поправив вывихнутые суставы, готов был броситься следом за вожаком на загон строптивой добычи. Я был зажат между молотом и наковальней, но сделать ничего было нельзя: либо бежать вперёд в лапы одних мертвецов, либо назад в лапы других. Ближайший проход во дворы был там, справа и далеко впереди, как раз рядом с перевёрнутой тачкой и толпившимися возле неё заражёнными. Слева был гаражный комплекс, чуть дальше за которым — больница, в которой меня не ждало ничего хорошего.