Записки мерзавца (сборник)

   Счастливый (или быть может несчастный?) случай дал мне возможность в качестве частного корреспондента быть одно время (весна -- осень 1918) в самом центре переговоров советской власти с "военспецами", приглашенными на службу интернационалу, согласно решению Ц. И. К. от 29 марта 1918 года.

   И из опубликованного в No 210 "Общего Дела" списка в 56 чел. я имею совершенно точные сведения об условиях приглашения, характере работы и степени услуг, оказанных: 1) Брусиловым, 2) Парским, 3) Гутором, 4) Заиончковским, 5) Верховским, 6) Клембовским, 10) Черемисовым, 29) Лебедевым -- т. е. наиболее видными фигурами списка.

   Кроме того, по важности оказанных услуг и глубокой степени предательства сюда же надо присоединить полковника Далматова, генерала ген. штаба Сытина, генерала

   ген. штаба А. Балтийского, генерала ген. штаба М. Д. Бонч-Бруевича. Остальные лица, которые будут встречаться в моем рассказе, являлись фигурами эпизодическими.

   Перечисленные же поименно удовлетворяют всем условиям, способным определить суд над ними или их память будущей Россией. Т. е. они: а) поступили на советскую службу добровольно, в) занимали посты исключительной важности, с) работая не за страх, а за совесть, своими" оперативными распоряжениями вызвали тяжкое положение армий Деникина, Колчака, Петлюры (Гутор, Клембовский), d) создали военно-административный аппарат, возродив академию генерального штаба (Балтийский), правильную организацию пехоты (Бонч-Бруевич), артиллерии (Верховский), и ту своеобразную систему ведения боев большими конными массами, которая вошла в историю под именем операции конницы Буденного (Далматов).

   Все двенадцать подготовили победу большевиков над остатками русских патриотов; все двенадцать в большей степени, чем Троцкий ответственны за угрозу, нависшей над всей цивилизацией" (No 217.-- 17 февраля. -- С. 2).

   Впервые эту тему А. Ветлугин затронул в очерке "Два пути", опубликованном в ростовской газете "Жизнь" в дни годовщины Добровольческой армии:

   "Утром второго ноября 1917 года в сердце России -- Москве -- полковник Рябцев предал горсточку героев -- юнкеров военных училищ и школ прапорщиков. И в то же самое ноябрьское утро на далеком юго-востоке, в городе Новочеркасске, генерал Алексеев опубликовал свой исторический призыв к русским офицерам, приглашая их вступать в Добровольческую армию.

   В Москве, в мрачных стенах полуразрушенного Александровского училища актом позорного предательства закончился тот путь слабоволия и карьеризма в верхах и братанья в низах, последовательными этапами которого были разочаровавшийся Поливанов, растерявшийся Гучков, не нуждающийся в определении Керенский и мошенник Верховский.

   В Новочеркасске, на скромной квартире ген. Алексеева начался тот путь возрождения, который год спустя мужественный Дроздовский характеризовал словами: "Не чувство мести, а ясное сознание государственной необходимости влечет нас по пути борьбы".

   <...>Напрасно доносились выстрелы Каледина и Скалона, напрасно приезжающие с юга предсказывали конечный успех Ледяного похода в Москве и Петербурге, все начинали впадать в тяжкий бездейственный сон -- прелюдию будущего действенного предательства.

   В Ледяной поход не пошла и сотая часть русского офицерского корпуса. И были тяжкие дни.

   Еще не успела изгладиться память о том, как "добрый, умный наш народ" (Грибоедов) растерзал Духонина, а уже пришла страшная весть о смерти Корнилова.

   В путь Верховского уже не верили, но появлялась третья "возможность". Неведомая соблазнительная сирена убаюкивала совесть заманчивыми перспективами возможности "сохранения невинности и приобретения капитала".

   Одним апрельским вечером, гуляя по Кремлевской набережной и смотря на комиссарские автомобили, проносившиеся по Каменному мосту, генерал Балтийский (бывший наперсник Сухомлинова, нынешний ближайший советник Троцкого) говорил: "Мы, военные, профессионалы шпаги, и мы должны сберечь свою организацию. Мы идем к большевикам для того, чтобы создать сильную армию. Мы становимся ее аппаратом и переворот, собственно говоря, уже сделан. Это ясно".

   Я слушал его мудрые выкладки и вспоминал... Дедрю-Проллена, который в 1853 году, в самом начале второй империи уверял: "Революция уже сделана. Это ясно, как день" ("c'est clair, comme bonjour..."). Балтийский был не одинок -- кто только ни пошел за ним? Парский, Клембовский, Гутор, Лебедев, Потапов, Косякин, Бонч-Бруевич, Кузнецов уже служили, уже являлись с ежедневным докладом к Троцкому, но увы! и через полтора года они не стали ее аппаратом и переворот не был сделан.

   Где-то теперь эти "профессионалы шпаги"? Продолжают ли они верить в величие своего поступка?

   Среди военных (и офицеров, и солдат), среди штатских, побывавших в чрезвычайках, уже никто не верит в "Принкипо по-балтийски" и "Принкипо по-вильсоновски".