Записки музыканта

— Я так думаю, мне шел уже восемнадцатый год, я вырос стройным и пригожим парнем, когда в одно прекрасное утро в кабачок заявился гость, на вид — важный господин, приехал он в почтовом дилижансе из Лиона с двумя слугами и представился как преемник моего лоренского дяди, брата моего отца Коле, которого причетник женского монастыря ордена Святой Клары велел мне считать законным отцом. Новый господин де Нанси привез моему отцу Коле серебряные часы, трость со шпагой внутри и с гравюрой на набалдашнике, там были изображены различные узлы, применявшиеся на королевских виселицах, очень тонкой работы гравюра, она сослужила добрую службу моему дядюшке (его я, стало быть, тоже должен был считать законным) и помогла ему заполучить почетную должность палача; часы, трость да еще пес по кличке Мистер и дюжина фламандских фунтов, одолженных у некой графини, которая получала их почтовым переводом из Пондишери (это такой город в Индии), — вот и все свободное от обложения налогом имущество, оставшееся от моего дяди. Хозяин кабачка пустил слезу — как тут не оплакать смерть близкого родственника, занимавшего к тому же такое высокое положение, — и не стал препятствовать тому, чтобы я отправился с новым господином Де Нанси в Лорену, во-первых, потому, что дядиному преемнику надо было находиться поближе к графине, которая ждала новых переводов из Пондишери, а во-вторых, потому, что господин палач, человек с понятием, брал меня в ученики и назначал соответствующее вознагражденье. И вскоре настали для меня блаженные дни, ибо мой новый хозяин большую часть времени проводил за чтением «Жиль Блаза»[22] и за вязаньем чулок, которые получались у него ровно по мерке, а он еще вывязывал на них цветочки и птичек; но в скором времени стали судить всяких там отравителей, и работы прибавилось, так что я освоил ремесло без особого труда и с самого начала вызывал одобрение публики непринужденностью, с какой держался на помосте, да еще я придумал способ поднимать бамбуковой палкой щеколду затвора на колодках осужденного, глядя в небо и не нагибаясь, а палку эту подарила мне та самая графиня, что ждала переводов из-за моря. Мой хозяин немного меня осадил, сказав, что я обезумел от тщеславия. А я все чаще захаживал в дом графини, у которой были фламандские фунты, и она, видя, что я освоил все изображенные на набалдашнике дядиной трости узлы и придумал еще свои, мне одному ведомые, просила, чтобы я помогал ей завязывать тесемки на нижнем белье, ну, там на нижней юбке, корсете, лифе и так далее — в общем, на всем, что надевается под платье и закрепляется с помощью тесемок или лент; таким образом, меня звали одевать графиню, а она была полная, пышногрудая, с белой кожей и очень боялась щекотки; быстро научившись одевать графиню, я со временем научился и раздевать ее, и по вечерам ей приходилось посылать за мной, потому что завязанные мною узлы никто другой развязать уже не мог. А вскоре господин де Нанси стал сильно кашлять, слег, стали его одолевать одышка да мокрота. Когда же он умер, меня без промедления назначили его преемником. Выйдя из Палаты, где мне вручили соответствующие грамоты, я возблагодарил Бога за то, что так быстро и без особого труд стал человеком полезным и уважаемым.

Господин де Нанси задумался и, протянув левую руку к фонарю, пояснил:

— От железного кольца на безымянном пальце, что мне дали в Палате, у меня даже кость покрылась легким налетом ржавчины.

Нотариус из Дорна был единственным, кто заинтересовался этой ржавчиной, заметив, что сам он носил лишь золотые кольца самой высшей пробы.