Записки музыканта

«Я уже год дожидаюсь тебя, приятель!» — с хохотом сказал он.

Голос показался мне знакомым. Я взглянул на этого господина и оцепенел от изумления: передо мной был Джувенильо Карафа, римский родственник моей вдовушки.

«Я вижу, Сабат, ты сражен наповал, — насмешливо сказал он. — Как же ты не догадался, что я демон, чудак ты этакий! И не мог я стерпеть, что ты наставляешь мне рога, забавляясь с вдовушкой из Монпелье. Вот почему ты оказался здесь. А я теперь отплываю на Кубу, везу туда кое-какие книги, и задержусь там на год, а когда вернусь, мы с тобой встретимся у развилки, где начинается дорога на Эльгоат, и тогда ты спустишься со мной под землю — тебя надо зарегистрировать в адской канцелярии по всем правилам, а то некому пускать кровь вновь прибывающим, с тех пор как умер цирюльник из Сеговии, который с юных лет живым спускался в ад, чтобы выполнять эту работу. У него был ланцет толедской стали, очень острый. На таких, как ты, у нас теперь мода, тебе повезло. Ты станешь хвостатым дворянином, господин король Англии!»

Ко дню Святого Мартина синьор Джувенильо Карафа вернется с Кубы, и я поступлю в его распоряжение, но мне это во все не по душе, так как в окрестностях Гренобля я познакомился с покойным аптекарем из Меца, разыскивавшим собачью ромашку с мужским цветком, и он рассказал мне, что там, внизу, титул, полученный в Монпелье, ничего не стоит и, каким бы золотом ни была расшита моя шапочка, она не избавит меня от экзамена, на котором я должен буду показать свое умение пускать кровь с помощью ланцета и изготовлять слабительное для чертей.

Доктор Сабат встал, очень вежливо и сухо попросил мадам де Сен-Васс на минутку дать его корзину (она на ней сидела), открыл крышку и извлек обернутую в белый шелк шитую золотом шапочку, полученную в Монпелье. Эту почетную шапочку он торжественно водрузил на голый череп и прошелся взад-вперед, вызвав восхищение всей честной компании. Ей-богу, она была ему к лицу!

VII

Настал черед слуги дьявола рассказывать свою историю; Ги Черт Побери, маленький огонек, качавшийся на цепи и до той минуты не произнесший ни слова, а лишь издававший звук, похожий на клацанье зубов, теперь откашлялся и заговорил негромким голосом, спокойно и не спеша. Остальные слушали его внимательно, задрав головы, вернее сказать, голые черепа, а полковник Куленкур де Байе даже время от времени подносил руку козырьком к тому месту, где должны быть надбровья.