Записки на айфонах

Потеряв все, во что вложил счастливые годы, к чему был прикован всем сердцем, в чем видел всего себя, в чем проявилось все, что было во мне человеческого, амбиции, ум, веру, любовь, лишь получив эту прививку концентрированного обретения и утрат, я не понял, нет – ощутил всем собою, что непоправимость потери и есть самое главное, с чем нельзя справиться, а можно только принять.

А родители все теперь думают, что безопаснее, чем со мной, их малышам не будет нигде, в одну воронку два раза не попадает.

Оставшись один, почешу Кузю за ухом, лягу и стану засыпать.

Мой бы сейчас был на год старше Патрикея. Каким бы он вырос? Надевал бы девчачьи лосины? Играл бы с куколками? Подделывал бы оценки в дневнике? Исповедовался бы я какой-нибудь коньячной подруге у нее на кухне, что лучше б он умер?

В его неслучившемся возрасте одноклассник толкнул меня на переменке. Я стукнулся об угол музыкального проигрывателя, и на пол упал передний зуб. Вернувшись домой из больницы, задвинувшись в ванной на шпингалетик, я посмотрел в зеркало и отвернулся.

Тогда я сразу понял – смерть.

Улыбку потом исправил стоматолог, а я с тех пор живу мертвым, здоровье не беспокоит. Спустя годы тот одноклассник сынка своего, Марка Аврелия, мне подсунул под присмотр, с чего и началось мое нынешнее занятие.

Завтра новая неделя. С Еремеем пойдем к пруду кидать камешки. Его мамаша снова сунет мне благодарность – запеченное куриное тело в фольге. И чувственно спросит, не надо ли чего еще.

С Лукой остановились на двадцать первой странице. Он научился выводить свои буквы, мамины и мои. Его отец опять загулял, мать станет плакаться, выслушаю.

С Матфеем играем в цвета, ищем в окружающих предметах желтый, потом красный, потом белый.

Евдокия картавит, рычим по словарю. Заставить ее трудно, приходится идти на уступки, позволять делать то, что не позволяют другие, – сжигать кукольный домик. Каждый раз Дуся является с новым кукольным домиком и каждый раз, в обмен на упражнения по исправлению речи, набивает домик бумагой и спичками и запаливает на балконе. Соседи принюхиваются и грозят пожарными, успокаиваю. Малышке нравится вдыхать вонючий дым и смотреть, как из окошек и дверцы вырывается пламя, как пластмассовая крыша вздувается и оседает, превращая строение в пузырящийся блин.

У брата поджигательницы, Ферапонта, иная страсть – анатомия. Пока мы с Дусей читаем подряд слова, начинающиеся на «Р», он внимательно изучает медицинскую энциклопедию, а потом потрошит сестринских пупсов. С ее разрешения и под моим присмотром, разумеется. Ножи у меня наточены хорошо.

Ферапонт уснет первым, а Евдокия расскажет мне сказку про деда и его дочь Жучку, которая родила славненького сынишку. Вырубимся оба, когда Жучка поведет сынишку в цирк. Я на стуле, она в кроватке.

Родители близнецов часто в разъездах, а бабушку больше интересует крепость напитков в стакане, чем судьба исчезающих после визитов ко мне домиков и пупсов.

В моем роду я последний, мне никогда не сфотографироваться с кульком младенца на руках, моя ручища и его ручонка, все эти нежности мне недоступны. Мне не суждено узнавать собственные черты в маленьком личике, умиляться семейным, повторенным в родном малыше повадкам. Но детей у меня целое стадо. Когда-нибудь они обзаведутся потомством и поволокут меня к каждому очередному крестным. Те подрастут, и все это будет меня тормошить, поздравлять с датами, верещать поблизости. Непременно найдутся какие-нибудь особенно ласковые и внимательные претенденты на мое состояние: две комнаты и пепелище, – не пропадать же. Ничего дурного в том нет. Надо будет ближе к делу распорядиться, заверить нотариально. С согласия жены. У нас все совместное. Мне только зуб вставной принадлежит. Левая двойка, что вместо выбитой одноклассником вставили. Все меняется, только она крепка и блестит эмалью, идентичной натуральной. Завещаю кому-нибудь небрезгливому.

Впрочем, скорее всего, дети меня забудут. Самому придется искать наследника.

После близнецов – Агриппина, потом Патрикей… и кто ее надоумил так сына назвать. Да и остальные тоже, что ни имя – или Евангелие, или летопись…

Выбитый зуб я долго хранил в коробке, а потом потерял…

Перевернусь на другой бок, ногу отлежал, белая кроватка, в которой умер сын, коротковата…

Александр Маленков Туфельки

Это я, Таня, мне шесть лет. У меня есть мама и папа, мы живем в бараке на улице Пионеров. У нас своя комната с балконом, мне разрешают на него выходить. Мы живем хорошо. Папа работает строителем, но я не была у него на работе. Он приходит очень поздно, потому что много работает. Он говорит, что сейчас идет война и он строит завод, на заводе будут делать танки. Нужно построить его побыстрее, потому что танки очень нужны для победы. Мама тоже работает, но не на заводе, она работает врачом в больнице, она приходит вечером.

Мама, папа, соседи, воспитатели в детском саду часто говорят про войну. Мы с мамой по выходным ходим в кино, там перед фильмом показывают журнал, там тоже говорят про войну. Мы воюем с немцами. Я не видела немцев.