Записки на портянках

– Тогда срочно беги домой, пока Умывальников еще там, и скажи, как бы между прочим, что видел тетю Таню и хочешь большое пирожное с кремом.

– И все? – недоверчиво спросил я.

– Я тебя когда-нибудь обманывал?

– Побожись, – все еще не верил я.

– Вот тебе истинный крест! Хоть я и атеист.

Наташка вся раскраснелась от смеха.

Слово «атеист» окончательно развеяло мои сомнения, и я на всех парусах полетел домой.

К моему удивлению Умывальников значительно подобрел. Он важно восседал на кухне и пил чай из маминого сервиза, который она берегла, как зеницу ока. Пил он, разумеется, только из одной чашки, а никак не из всего сервиза, но это дело не меняло.

– Будешь есть? – спросила мама.

– Буду.

– Как у молодежи дела? – пропыхтел Умывальников.

– А я тетю Таню видел! – заявил я, отчего Умывальников подавился чаем. – Она несла вкусные пирожные с кремом…

– Детё хочет пирожного? – пришел в себя Умывальников.

– Я бы и два съел.

– Ебан! – возмутилась мама.

– Ничего. На вот тебе… Сгоняй в магазин.

Так у меня впервые проснулось классовое сознание.

С революцией, а вернее с революционерами я столкнулся намного позже. Мне тогда было лет 14. К нам приехали новенькие. Ну не совсем к нам, а в наш городок. Партдонт и Лиза Шторн. А вместе с ними в наш городок приехал дух революции. Раньше мы о социалистах слыхом не слыхивали, даже из газет, которые шли в основном по прямому их назначению, ну там рыбу завернуть, или папироску скрутить… В туалет мы с бумагой не ходили, Это в Петербургах буржуи с ума сходят и с жиру бесятся, а у нас бумага была вещью ценной и в хозяйстве необходимой, чтобы ее так коту под хвост.

Приезд Партдонта и товарища Лизы, как ее называли соратники по революции, ознаменовал новую эру нашего городка. Они моментально сколотили группу прогрессивных граждан, куда вошли и мой друг Донтр с Задавакой. Задавака была ничего, особенно задница… Но мы сейчас о другом.

В тот день я, как обычно, гулял, то есть брел, куда глаза глядят. Вдруг я увидел на лавочке в скверике Донтра и Наташку.

– Привет. Давно не виделись, – поздоровался я и уселся на лавочку рядом с Донтром. – Я тут посижу с вами.

Задаваку перекосило.

– Скажи ему! – прошипела она Донтру на ухо так, чтобы я мог услышать.

– Хочешь революционное поручение? – спросил меня Донтр.

– Смотря какое, – решил я повыпендриваться, хотя сердце у меня не то, что забилось, а запрыгало по всему телу от радости.

Еще бы! Такое выпадает не каждый день. У нас теперь все только и говорили, что о революционерах, а некоторые даже стали читать газеты, до чего раньше никто бы не додумался. Теперь мы были, как Санкт-Петербург. Отовсюду слышалось: стачка, конспирация, демократия, социализм… Эти слова стали такими же обиходными, как молоко или сельдь.

Я давно уговаривал Донтра взять меня на сходку к революционерам, куда они с Наташкой ходили, чуть ли не каждый вечер. Но Донтр постоянно отнекивался, и говорил, что революция – дело не детское, что мал еще, подрасти надо. И вот теперь он посылает меня в самое сердце революции с важным поручением. Я был на седьмом небе.

– Так вот, Ебан. Надо срочно передать товарищу Партдонту пакет зеленого табачку.

– А что в табачке?

Я еще не верил, что меня посылают просто с каким-то табаком. Тут, понимаешь ли, революция, пролетариат, свобода для всех, а я с зачуханным табаком. Должна же быть какая-то тайна, интрига.

– Зеленый табачок – это не простой табачок. Это особенный революционный табачок. Покурят его революционеры, и думают о революции. И смотри: Охранка очень не любит, когда революционеры курят зеленый табачок. Так что смотри не попадись, – он протянул мне небольшой бумажный сверток.

Окрыленный, я побежал к Партдонту. Наконец-то сбываются мечты! Наконец-то я, Ебан Пшишков, а не кто-то другой, войду в эту святая святых! Я стану революционером! Социалистом! Другом всех угнетенных и врагом охранок и буржуев!

– А ну стоять! – рявкнул, возникший словно из-под земли, ротмистр Голопопенко. – Подь сюда, паршивец.

Мое сердце похолодело. Ведь надо же, охранка! И кто бы мог подумать! Хорошо гады работают! Что делать? Я забился в темный угол, и, не знаю, как у меня это получилось, но я проглотил весь пакет одним махом, как был в упаковке. На мое счастье ротмистр этого не заметил. Он больно вывернул мне руку, и принялся шарить по карманам. От него несло перегаром, чесноком, гнилыми зубами и застарелым потом. Волна тошноты подкатила к горлу. «Не сметь! – говорил я себе, – ты не имеешь права!» На тебя надеются товарищи по революции, а ты… Наконец, вывернув всю мелочь в свой огромный кулак, он отпустил мою руку.

– Пошел вон, мерзавец!

Я получил пинок казенным сапогом прямо под копчик. От боли я хотел заплакать, но, вспомнив, какая ответственная миссия на меня возложена, пересилил себя, и побежал к Партдонту.

– Я к вам от Донтра, – выпалил я, едва открылась дверь.

– А… Заходи, – немного устало пригласил меня Партдонт.