Записки на салфетках

Как только Лиссу оформили в больнице, началось ожидание. Лиссе дали окситоцин, и мы ждали, пока он подействует. Жене было жарко, а я трясся в ознобе. Свернулся калачиком на маленьком диванчике, полностью одетый, и укрылся одеялом. Окситоцин действовал медленно. Мы посмотрели утренние новости, потом игровые шоу-программы. Я тревожился и чувствовал себя совершенно бесполезным. Я мог носить Лиссе лед в кубиках, но помимо этого мне было нечем заняться. Врачи и медсестры приходили и уходили, каждый бросал взгляд на таблицы и аппараты, проверяя, как развиваются события. После того как мы сутки провели в больнице, наконец настало время потуг.

Я был не готов.

Хотя Лиссе, наверное, помнится, что потуги длились вечность, единственное, что я помню, – это как доктор внезапно протягивает мне некий инструмент и помогает выжать кровь из пуповины, чтобы я мог ее перерезать. Я вовсе не собирался ее перерезать! Я совершенно четко сказал врачу, что я не хочу! Однако вот он я – в палате, полной медицинского персонала, и иного выбора у меня нет. Я сжал зубы и исполнил свой долг, тут же отступив назад, когда врач и сестры стали проводить тест Апгар. Наша малышка, Клэр, появилась на свет.

Я был не готов.

Я стоял там, точно парализованный. Я не только не знал, что делать, но и не хотел ничего делать. Все происходило слишком быстро.

Я был не готов.

Супруга тут же выдернула меня из ступора. «Иди к ней!» – попросила она, обездвиженная, лежа на больничной койке.

Я подошел к медсестрам, которые обихаживали Клэр, и очень-очень осторожно прикоснулся к ней. Я по-прежнему не знал, что мне делать, зато я присутствовал. До меня дошло – вот оно. Это происходит на самом деле. Я – отец…

Но моя борьба с этой реальностью продолжалась. После рождения Клэр я наконец поехал домой, чтобы поспать. Мне ужасно не хочется в этом признаваться, но на следующее утро я не торопился возвращаться в больницу. Я устроил себе славный тихий завтрак. Вывел собаку на прогулку. Я на самом деле не хотел возвращаться в больницу.

В конце концов мне позвонила жена со словами: «Э-э, милый, ты где?» Я поспешил обратно.

Время, проведенное в больнице, далось нам нелегко. У Клэр был высокий уровень билирубина, и ей пришлось провести несколько часов первого же дня своей жизни в маленьком пластиковом контейнере для фототерапии. Она лежала там, наша бедная крохотуля, всего нескольких часов от роду, лежала в здоровенных очках, закрепленных на ее личике, чтобы лучи не повредили глазкам. Мы не могли ни взять ее на руки, ни прикоснуться к ней во время лечения, могли только бесконечно смотреть на нее сквозь окошко. Это была настоящая пытка. Однако это каким-то образом заставило меня начать признавать ее. Там была моя маленькая дочка, совершенно одна. Я был нужен ей. Она начинала казаться… моей.

Что на самом деле помогло мне совершить этот переход, – так это момент, когда мы наконец признались себе, что чем больше узнаем друг друга, чем больше проводим времени с Клэр, тем отчетливее понимаем, что ее имя почему-то ей не подходит. Мы совершили ошибку. Наша малышка получила не свое имя, и это была наша вина! Мы робко спросили медсестру, что тут можно сделать. Я воображал себе горы бесконечных бумаг и даже обращение в суд, чтоб исправить эту ошибку. Сестра мягко улыбнулась и сказала нам, что это случается куда чаще, чем мы можем себе представить, и нужно заполнить одну-единственную форму, прежде чем мы покинем больницу.

Мы уехали в тот же день уже как семья, вместе с Эммой Клэр Каллахан. Не знаю, что такое было там с этим именем. Но стоило нам только поменять имя, стоило ей только стать Эммой, как она стала моей. Это была реальность.

Когда мы бережно упаковали ее в автомобильное креслице, когда Лисса осторожно опустилась на сиденье рядом с ней, я занял свое место за рулем: у меня наконец появилась важная работа, которую надо было сделать. Я вез свою семью домой.

Я взглянул в зеркальце заднего вида. Я не видел Эмму в ее креслице, но знал, что она там. Моя малышка. И мы направлялись домой.

Я был готов.

Дорогая Эмма, порой, когда мне нужно чудо, я заглядываю в твои глаза – и понимаю, что чудо я уже создал.

С любовью, папа.

Поначалу моя роль как отца заключалась в возне с горами подгузников, укачивании и утихомиривании и сосредоточивалась на кормлении, успокаивании и стараниях усыпить младенца. Но по мере того как Эмма росла, превращаясь в маленькую девочку, моя роль менялась. До меня вскоре дошло, что быть отцом – это далеко не только выбрать имя (а с этим я уже напортачил) и следить, чтобы ребенок был сыт. Я помогал формировать маленького человечка. От первых звуков к первым шажкам и первым словам – моя Эмма обзаводилась индивидуальностью. В ней росла маленькая личность. И моей задачей было подготовить ее для этого мира.