Весь вечер ушел на подготовку к дальнейшему перелету. После ужина мы слушали радиосообщения. Советские войска продолжали вести бои на прежних участках и направлениях. За последние дни существенных изменений на фронтах не произошло.
Англичане, с которыми нам доводилось встречаться, продолжали выражать свое удивление и восхищение самоотверженной борьбой Красной армии против немецких захватчиков, не скупились на высказывание ей добрых пожеланий, но о своем конкретном участии в этой борьбе ничего не говорили, кроме самых общих слов. Между прочим, переводчиком к нам был приставлен некто Коттам, колеблющийся, по его словам, «между лейбористами и коммунистами». По служебному положению Коттам – офицер военно-воздушных сил; фактически же он был разведчиком.
Как только мы покинули Лондон, я полностью сосредоточился на предстоявшей работе в Соединенных Штатах. В моем блокноте появилась такая запись: «1. Рузвельт, Гопкинс, Моргентау, Икес, Джонс, Нокс, ген[ерал] Макдауэлл, ген[ерал] Бернс, Гендерсон, Ачесон, Кэртис. 2. Хэлл, Уэллес, Бэрли, морское министерство, военный департамент, штаб армии».
В первом списке были перечислены американские государственные деятели, на взаимопонимание которых мы могли надеяться в ходе переговоров.
В процессе деятельности миссии в США мне пришлось в эти наметки внести поправки: вычеркнуть из первого списка Джонса, Нокса и Бернса. Что касается переноса кого-либо из списка № 2 в список № 1, то, по-видимому, это можно было сделать лишь в отношении Хэлла. В итоге состав лиц, на положительное отношение которых к советской военной миссии можно было рассчитывать (список № 1), при столкновении с реальной действительностью сильно сократился. Зато расширился круг лиц и учреждений, в чьей объективности и понимании общих интересов борьбы с гитлеровской Германией и милитаристской Японией у нас уверенности не было.
Утром 25 июля с аэродрома Прествик на американском четырехмоторном бомбардировщике мы отправились в полет через Атлантический океан. Вооружение с самолета было снято. На его борту находилось двенадцать пассажиров, считая и нас. В основном это были американские летчики и авиаспециалисты, занимавшиеся перегоном американских бомбардировщиков в Англию. Они совершали в среднем по 3–4 рейса в месяц за очень высокую плату.
Перелет без пересадки до Монреаля был очень утомительным: длился около 17 часов и проходил на высотах от трех до пяти тысяч метров. Во время перелета я находился в заднем отсеке, расположенном в хвосте самолета. Там можно было лежа смотреть в иллюминатор и пользоваться свежим воздухом.
Последнее было очень важно, так как во время полета ощущался недостаток кислорода, особенно при совершении резких движений. В то время как несколько человек из числа англичан и американцев «сосали» кислород, мы с Репиным и не подумали прибегнуть к этому вспомогательному средству.
Ближе к вечеру показался остров Ньюфаундленд. По своим размерам он настолько велик, что по воздуху мы пересекали его почти полтора часа. Когда смотришь на землю с высоты нескольких тысяч метров, открывается поразительная картина. Вероятно, не менее чем на три четверти Ньюфаундленд покрыт мелкими озерами, болотами и ручьями, и лишь одна четвертая часть его территории представляет собой сушу. Было видно, что она почти необитаема, большей частью покрыта лесами, кустарниками и галькой. В общем, остров Ньюфаундленд выглядит еще более сурово, чем наш Кольский полуостров.
От Атлантического побережья до Монреаля в течение четырех часов мы летели над Канадой. В значительной своей части эта страна, особенно ее северо-восток, представляет собой местность, очень похожую на наш архангельский север или сибирскую тайгу. Однако, как видно, населения в этих районах мало, природные богатства использовались слабо. Даже с самолета можно было видеть огромные незаселенные пространства, неосвоенную таежную местность. Сохнут и гибнут на корню, гниют в воде по рекам и озерам массивы строевого леса. Поселений мало, лишь изредка попадались отдельные хижины.
В те минуты мне припомнились слова английского вице-маршала Кольера, с которым мы летели из Москвы в Архангельск еще в первый рейс. Глядя на лесные богатства советского Севера, он жаловался на бедность Англии и говорил: «Отдать бы все это Англии!» Что тут сказалось: жадность к чужому добру или незнание своих собственных ресурсов? Наверное, и то, и другое[192]
.В общем, тогдашнее впечатление было таково, что север Канады – это территория неосвоенная и слабозаселенная, трудовое население которой большей частью влачит убогое существование.