Записки наемника

…Казалось, город был мертвым. Наступило утро, взошло солнце, верхушки кипарисов не шевелились, и каждая минута этого прекрасного утра могла оказаться последней для моей девушки.

Так где же Фарид?

Мне надо было его найти. Теперь я ненавидел всех и каждого, и готов был убивать любого, у кого было оружие в руках. Если раньше я работал на чужой территории и моральное оправдание моим действиям, направленным на прерывание чужой жизни было в том, что если я не убью, то враг меня убьет, то теперь я понимал, что жизнь любого противостоящего с оружием человека является преградой для жизни Людмилы. Я не считал никого, кто сейчас был вооружен, нормальным человеком, поскольку это мешало жизни.

Может, я был эгоистом, может, я эгоист вообще. Но что было – то было.

Неожиданно прямо перед собой я увидел машину «скорой помощи». Повелительным жестом я остановил ее. Водитель затормозил прямо у моих ног. Вид оружия заставлял его подчиниться, но не успокаивал. Он высунулся из кабины и заорал:

– Чего ты встал! У меня люди умирают!

– Поедешь со мной!

– Нет!

Я поднял автомат к его груди.

– Дорогой, ты посмотри, что там делается, – водитель смягчился и показал рукой в глубь салона.

Открыли боковую дверь.

– Умерла, – сказала медсестра, и выдернув капельницу из вены умершей женщины, протерла иглу ваткой и начала ловить вену на руке другого человека – юноши с оторванной взрывом ногой. В салоне лежали еще двое тяжелораненых, и человек пять показывали мне свои болячки. Они думали, что я проверяю, нет ли здесь дезертиров. У меня пересохло во рту.

– Дайте мне капельницу.

– Это последняя… – вздохнула медсестра.

– Где найти еще машину?

– Все в районе Нового рынка, – ответил водитель, и попытался выпихнуть меня из салона. Да, я был эгоистом. Чувства затмили мой разум.

Я выстрелил в окно машины. Раздались крики. Я наставил автомат на медсестру. Она равнодушно улыбнулась. Видимо, уже привыкла.

– Этот юноша умрет без капельницы? – спросил я хмуро.

– У него болевой шок. Он может умереть в любую секунду.

– Я спросил, этот юноша умрет без капельницы? – в моем голосе явно чувствовалась угроза.

Медсестра достала из сумки запечатанную в пластик капельницу и бутылку кровезаменителя, протянула все мне.

– Ты пойдешь со мной, – сказал я таким тоном, что медсестра даже не пыталась возражать. Потом я обратился к водителю:

– Послушай, ты можешь по рации связаться с другой машиной?

После моего выстрела водитель стал немного сговорчивее.

– Ладно, показывай, где?

…Машина подъехала к дому, где скрывались Ирина с Людмилой. Я толкнул калитку, медсестра с сумкой последовала за мной. Когда я подошел к дому, то увидел, что из окон валит дым. Это была нерассеявшаяся пороховая гарь. Я толкнул свесившуюся створку двери, влетел в дом.

Картина, представшая перед моими глазами, будет долго преследовать меня. Возможно, я не забуду этого никогда. Такое просто невозможно забыть.

В комнатах, где и до нашего прихода царил полный разгром, теперь все было перемолочено автоматными очередями. На полу лежала растерзанная Ирина с неловко вывернутыми ногами. Во лбу зияла рана, из которой торчали белые осколки черепной кости. Губы разбиты ударом кулака. Большие, плоские, как у белки, зубы выбиты и вмяты в синий язык. Одежда на ней была раскромсана, тело девушки исколото ножом. Было ясно, что прежде, чем убить, над ней глумились, ее долго и не один раз насиловали. Я прижал палец к сонной артерии девушки. Сердце уже не билось.

Я вбежал в другую комнату – Людмила лежала ничком на полу в луже собственной крови. Латунная трубка валялась рядом. Я перевернул ее, лицо у девушки было синюшного цвета. На горле запекся комок крови. Я счистил кровь и попытался вставить трубку в трахею. Но у меня ничего не получилось. Людмила была еще теплой, может, еще живой! Медсестра очутилась рядом, слишком медленно, как мне показалось, тампонами промокнула кровь.

– Где уж там, почернела вся, – пробормотала медсестра и просунула латунный сосок в трахею. Она ковырялась этой трубкой в ране, словно то был фарш, из которого надо было достать кость. Измазав руки в крови, она все-таки попала трубкой туда, куда нужно было. Потом встала, утерлась, измазав свою щеку кровью, и слишком медленно снова нагнулась над бесчувственным телом. Вероятно, она уже не верила, что можно что-либо сделать для посиневшего от удушья человека. Но она все-таки попыталась сделать искусственное дыхание.

– Кажется, еще живая… – почему-то без радости сообщила медсестра. – А та девушка уже умерла. Ее что, изнасиловали? А потом убили?..

Я пожал плечами. Мне было все равно. Я ничего не чувствовал. Стоило уйти на полчаса, как сюда кто-то заявился и устроил надругательство над людьми. И приходили ведь люди. Люди!

Ясно, что они не успели уйти далеко. Вероятнее всего, это совершили те, с которыми я столкнулся на дороге.

Медсестра сделала несколько уколов в неподвижное тело Людмилы и вновь начала дуть в латунную трубку, ритмично нажимать на грудь.

– Кажется, еще дышит…