Записки натуралиста

– Поедем, парень, поле городить,– сказал мне однажды хозяин дома, где мы жили.– Говорят, посев мой козы да олени здорово потоптали, так вот огородить его надо.

Конечно, я согласился и, захватив винтовку с достаточным количеством патронов, к вечеру того же дня был готов к выезду.

Ранним утром, уложив в телегу провизию и теплые вещи, мы выехали из поселка, углубились в лес и едва приметной дорогой направились к югу. Скучным мне показался этот переезд к Боровому озеру, близ которого был расположен посев хозяина. Хотелось как можно скорее попасть на место, мы же едва двигались по плохой дороге. Колеса то вязли в болотистой почве, то выбирались на твердый грунт, и тогда телега подскакивала на выступивших корнях деревьев, скрипела, раскачиваясь из стороны в сторону. Этот монотонный скрип и редкое понукание лошади были чуть ли не единственными звуками. Кругом неприветливо молчал болотистый хвойный лес, сурово молчал и мой хозяин.

– Дедушка, у Борового, куда мы едем, дичи много встречается? – стараясь втянуть спутника в беседу и скоротать время спросил я.

– Сам увидишь,– сухо ответил тот, явно показывая, что дичь его не интересует.

– Дедушка, а почему вы так далеко хлеб посеяли? – помолчав немного, вновь задал я вопрос.– Неужели ближе нельзя было?

– Значит, нельзя,– чуть ли не огрызнулся старик и стегнув кнутом лошадь, вновь погрузился в молчание. Разговор не клеился.

«Вот молчит этот угрюмый лес,– думал я,– молчит суровая природа Сибири, и человек, проживший среди нее много лет, стал таким необщительным и молчаливым. О чем думает мой спутник, когда глядит по сторонам в лесную чащу?» И в памяти одна за другой воскресают иные картины и образы. Вот веселый уголок нашего юга. В ярком голубом небе, как бы тая, плывут жемчужные облачка, отражаясь в неподвижной воде ставка, весело шумит лиственный лес, поют птицы. Сколько тепла, солнца, приветливые, веселые лица, безмятежный смех и звучная песня.

Километрах в двадцати от поселка, на северном берегу озера Борового, среди обширной вырубки стояла лесная сторожка; в ней безвыездно жила маленькая сморщенная старушка. В тот день я впервые познакомился с ней, а позднее, когда Боровое озеро и расположенная поблизости от него Черная речка стали излюбленным местом моих охот, я частенько останавливался здесь, чтобы переночевать и напиться чаю. Вечерами, когда солнце скрывалось за зубчатой стеной хвойного леса и как-то сразу становилось сыро и неуютно, я перебирался в просторную комнату, где было тепло и царил полумрак. Вот хозяйка зажигает большую керосиновую лампу, ставит на стол кипящий самовар, и в избе становится еще уютнее. За чаем она рассказывает о своем немудреном житье-бытье вдали от людей, на небольшой вырубке.

– Летом ничего,– говорит она,– скучать некогда. На телегах приедут за грибами, за ягодами – места в избе не хватает. Одних провожу, глядь – уже другие гости пожаловали. Так лето и идет незаметно. Вот зимой, правда, скучно. Занесет избу и все дороги снегом, сижу одна, не чаю, когда из деревни навестит кто. Ночи долгие. Другой раз к самому окну подойдут дикие козы и стоят рядом на свету, по сторонам смотрят. Это значит, их волки загоняли – вот они и ищут у меня спасения.

Что-то жуткое было в рассказе хозяйки. Я представлял себе, как робкие, беззащитные звери, потеряв надежду спастись бегством, жмутся к освещенному окну сторожки и глядят большими испуганными глазами в темноту ночи. А за сугробами, совсем близко – серые хищники, сама смерть.

На этот раз мы не задержались в сторожке.

– Полина! – крикнул старик, останавливая лошадь у изгороди и роясь в телеге.– Дочка тебе передать велела,– подал он Л небольшой узелок.

– Да вы в избу зайдите, чайку выпейте,– начала было старушка. Но мой спутник дернул вожжами, и лошадь рванулась с места.

– В другой раз,– не то ей, не то на свои невеселые мысли проворчал старик, удобнее усаживаясь в телеге.

Четыре дня, обгораживая поле, прожили мы у Борового озера: рубили молодые сосны, очищали стволы от сучьев, перетаскивали их к полю и укрепляли между вбитыми в землю кольями. Напряженная работа не позволяла мне вырваться на охоту, и ружье лежало без толку. Лишь в вечерние сумерки, когда молчаливый лес наполнялся мощным рявканьем «диких козлов», я брал в руки винтовку и до полной темноты пытался подойти к кричащему зверю. Надо сказать, что в то время я мечтал застрелить рогатого самца косули, чтобы из головы животного изготовить чучело. Но чуткие животные всегда своевременно замечали меня, и осуществить свое желание мне не удавалось.