Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши

Я постарался ему объяснить, что, мол, мне и не надо туда пока смотреть, потому что он сам там со своей машиной. А когда пройдем вперед, метров на двести, расширится и сектор наблюдения, а пока достаточно и этого сектора. Подумав что-то, он согласился с моими доводами. Потом приказал до утра, если все будет спокойно, никуда не перемещаться. Расспросил, как погиб командир машины, и велел мне написать донесение об этом. Донесений я никогда не писал и переспросил, как это сделать. Тут же при нем я написал и передал ему в руки ту бумажку. А сам подумал: «Почему он спросил: погиб?» Ведь, когда мы его отправляли, он еще был жив. Но возражать не стал. Он достал из-за пазухи фляжку, отвернул пробку, сделал два глотка и передал мне ее, добавив при этом: «За Серафима, пусть память о нем останется в наших сердцах. Мировой был мужик, отличный офицер».

Мы по очереди отпили из фляжки по нескольку глотков. Все молчали. И тут я не выдержал: «Слушайте, что мы пьем за него как за мертвого, ведь это неприлично». Тимаков надел шлемофон и тихо сказал: «Умер Серафим Яковлевич. Не довезли до санбата. – И, похлопав меня по плечу, продолжил: – Держись, командир, не хотел я тебе говорить, но уж так получилось».

Повернувшись к своему спутнику, он предложил ему пройти на левый фланг, но Сергей, так звали этого офицера, решил более подробно ознакомиться здесь с наличием своих бойцов. Тимаков пошел к самоходке Ларченкова.

На душе у меня было муторно. То, что сказал Тимаков, было вторым ударом по всему экипажу. Я смотрел в спину удалявшегося Тимакова и думал о Серафиме Яковлевиче. Из такого состояния меня вывел Николай Лукьянов, который, как всегда, обладал здравым умом: «Не надо падать духом, мы ведь на войне, а здесь, сам знаешь, иногда людей убивают. Так что давай, командир, делать дело, как нас учил Серафим. Это и будет самой лучшей памятью о нашем командире и отце».

Что ж, Николай был прав. Старший лейтенант остался с нами.

Посижу немного и начну с ребятами думать, как лучше расположить своих.

Правее нас продолжалась пулеметная стрельба, а у нас стало сравнительно тихо, если не считать периодически взлетавших ракет, которые освещали разделявшую нас с немцами местность. Иван сидел в машине и дежурил на радиостанции, которая была у нас все время на приеме. Телефонной связи с пехотой не было, а в такую темень связной не сразу и найдет. Тем более мы столько раз меняли свои огневые позиции, что самое надежное – это поддерживать связь по радио. Говорить не хотелось, больше молчали, и если уж только когда что-то надо было найти, обращались друг к другу с вопросом.

Еще Сергей не ушел, как к нам пожаловали бойцы во главе с сержантом. Присели за самоходкой, чтобы не было видно со стороны противника. Всякий отдых у бойца начинается с перекура. Ребята почти все были молоды. «Наверное, из нового пополнения», – подумал я, но расспрашивать не стал. Затушили цигарки. Старший лейтенант повел их в темноту, чтобы указать, где занять оборону. Вскоре он вернулся и показал мне в сторону, где оставил бойцов, добавив при этом: «Метров пятьдесят, не больше, так что буду поддерживать связь с тобой». Попрощался и пошел. Уже из темноты донеслось: «Ни пуха вам, ни пера!» Мы остались одни. До утра оставалось совсем немного времени, и его надо было использовать, чтобы хоть чуточку отдохнуть.

С той памятной ночи прошло много лет. Не могу себе объяснить почему, но все события, происшедшие в ту одну ночь, запомнились мне четко. Все душевные переживания, и та напряженность, и свалившаяся на мою голову ответственность за весь экипаж мне глубоко засели в душу, и я сегодня, заново все переосмысливая, могу более зрело анализировать и давать оценку нашим действиям в том бою.

Нет, мы не допустили каких-либо ошибок. Мы действовали грамотно и отходили не потому, что чего-то боялись. Нет, нас просто было меньше, чем немцев, а полоса, которую нам приходилось удерживать, была для нас великовата. Немцы лезли напролом. Им надо было любой ценой удержать шоссе, дать возможность перебросить свои войска под Бюттов. Задержать наше продвижение хоть на несколько часов, на час, на минуты. Знай они о том, что нас очень мало, смяли бы, потому что их было значительно больше. Примерно около батальона пехоты и приданные им средства усиления. И в том, что нам приходилось порой отходить, нет ничего удивительного. Потом мы находили правильное решение и вновь овладевали теми рубежами, которые мы оставляли несколько часов назад. Война есть война. Каждый думает только о победе, но кто-то должен остаться и побежденным. Только теперь нам чаще стали доставаться лавры победителей, потому что мы стали сильней и научились воевать. Шел год великой победы советского народа, и мы знали, что близок конец войне.