Записки нечаянного богача – 3

— Дайте и мне тогда, братцы, — раздался голос из-за спины, и мы с Тёмой аж подпрыгнули. Но даже не оборачивась, глядя на просветлевшее лицо Фёдора, поняли, что бояться снова некого. Обойдя нас, на лапник уселся Михаил Иванович.

Я видел, как подрагивала рука младшего Головина с флягой. И как разгорались в глазах старшего искры волнения и интереса. Но дисциплина у братьев была железной. У меня же её отродясь не водилось, кажется, поэтому я пристально, на грани бестактности, разглядывал Второва. Гораздо внимательнее, чем при нашей первой встрече в избе-читальне на светском рауте. То, что видели глаза и тщетно пытался логически объяснить мозг, поражало.

Руки мощного старика, выглядывавшие из в лоскуты разодранных выше локтей рукавов пальто, пиджака и сорочки, были покрыты свежими порезами и шрамами, будто он уронил что-то очень важное и нужное в бочку с битым стеклом. На самое дно. И, пусть не сразу, но нашёл. Живого места на пальцах, кистях, запястьях и предплечьях было — с монетку. Рублёвую. Общей площадью.

Спина кардинала, и до сегодняшнего дня прямая, ровная, стала будто бы ещё прямее, если можно так сказать. Казалось, чуть изменился угол разворота плечей, едва заметно, по-другому был приподнят подбородок. Но всё вместе это давало какой-то необъяснимый эффект. Если раньше мне не хотелось показаться этому человеку глупым или назойливым, то теперь хотелось поклониться ему в ноги, до самой земли. Мощный старик стал великим — других слов на ум не шло.

Правое веко его было чуть приопущено. Но именно что чуть, не перекрывая зрачка и не закрывая гла́за полностью — будто просто поменяло форму, а не перестало двигаться вовсе, как после инсульта. От этого взгляд серо-зелёного ока приобрёл какую-то особенную пронзительную остроту, куда опаснее той, предыдущей, привычно-обсидиановой. Левый глаз тоже изменился. Форму и разрез не менял, цвет тоже сохранил. Но если раньше делился на карий и зелёный по диагонали, то сейчас — строго вертикально. Цвет молодой листвы дуба — ближе к носу, тёмная дубовая кора — с внешней стороны.

— С возвращением, — выдохнул-таки Фёдор. Он явно долго подбирал приветственные слова. Я бы тоже на его месте внимательно думал над тем, что сказать такому собеседнику.

Второв кивнул, не отрываясь от фляжки. Он сделал три крупных глотка и утёр губы остатками правого рукава каким-то совершенно обычным, привычным древним жестом. Которым вряд ли когда-либо пользовался до сих пор.

— Благодарю, други. Помогли. Никто бы, кроме вас, не помог. Ладно всё сложилось, вовремя, — кивнул он нам.

Судя по лицу Тёмы, он имел диаметрально противоположное мнение на этот счёт, но чудесным образом предпочёл оставить его при себе, даже без помощи рук старшего брата.

— Не вините Диму, Гостомысл Старый не говорил ему про то, что ждало нас. Потому что сам не знал. Зато теперь ясно, почему я так долго не мог найти это место, — он говорил задумчиво и под конец замолчал, глядя в пламя.

Молчали и мы. Влезать с вопросами или комментариями не хотелось, видимо, даже младшему Головину. Хотя, судя по его взгляду на меня, он явно был убежден, что я, раз забыл про медведя, то и про белых ходоков и инеистых великанов тоже мог не рассказать. Просто не придав значения — подумаешь, мол, эка невидаль?

— Интересно вы про архив говорили. Похоже, и вправду. Только когда открываются детали головоломки, становится ещё интереснее. Ты, Дима, когда с Всеславом говорил, то же самое чувствовал? — не отводя глаз от огня, спросил Второв.

— У меня не так много головоломок было, Михаил Иванович. Мне многое вообще как снег на голову рухнуло — никогда бы не подумал, что всего за какую-то тысячу лет можно так историю переврать, — ответил я. И опять честно.

— Историю, Дима, можно и за один день переврать, да не раз. А уж если в течение долгого времени ей в пинг-понг играть — ясно, почему она обиделась на нас. И почему предки встречи не искали. Воспитай моего сына чужие люди в чужих мне правилах — сына я б точно ещё принял и вернул. Внука тоже. Правнука — возможно. А когда десятки колен растут в чужих руках, с каждым новым поколением всё меньше походя на родню — тут предков и винить совестно.

— Правда слишком неожиданная оказалась, — вздохнул я. — Уж на что я гуманитарий, фантазёр и любитель книжек про историю и попаданцев, но такого и во сне представить не мог.

— Докуда знаешь? — вроде бы непонятно, но прямо и уверенно спросил кардинал. Хотя какой он к бесу теперь кардинал…